— На Юге — возможно, — зло отрезала Мира, — но мы, северяне, ценим человека дороже, чем лошадь.
Некоторое время они помолчали, Мира немного поотстала от Бекки. Тем временем роща сменилась густым лиственным лесом, тенистым и свежим, а местность становилась все более холмистой. Тропа то шла вдоль яра, то взбиралась на возвышенность, чтобы затем вновь уйти вниз. На одном из холмов они встретили отряд егерей. Простому люду запрещалось охотиться в императорском лесу, егеря сурово наказывали браконьеров, если ловили на горячем. Однако Дом Литленд, как и Дом Нортвуд обладал правом охоты в имперских угодьях, и егеря отсалютовали дамам и посторонились с тропы, рассмотрев гербы на попонах.
Разминувшись с ними, Бекка подъехала поближе к Мире.
— Я ищу пути к примирению. Помогите мне, миледи!
— Я повела себя, как обидчивый ребенок, — призналась Мира. — Извините мою вспышку.
— Прощено и забыто, — подмигнула Бекка.
— Понимаете, родители Минервы женились по любви. Они обожали друг друга, жили душа в душу. Минерва всегда мечтала… говорила мне, что мечтает встретить однажды такую любовь, какая выпала ее матушке. Потому мне было больно слышать, что ее мечта не сбудется.
— По любви?.. — Бекка оживилась. — Прошу вас, расскажите!
Северянка рассказала. Ее отец — небогатый рыцарь сир Клайв — служил при дворе девятнадцать лет назад в чине капитана алой гвардии. На балу он познакомился со знатной красавицей Джеммой Алессандрой рода Янмэй. Она была надменна, как подобает птице ее полета, изящна, немногословна, не любила людей и держалась особняком. Сир Клайв был добродушным и открытым, обожал игры и турниры, хотя и не побеждал, искренне радовался праздникам, часто шутил, хохотал над чужими шутками. Леди Джемма была умна, сир Клайв также был неглуп. Они полюбили друг друга.
Рыцарь ухаживал за дамой так, как поют об этом в старинных балладах, совершал все, что полагается совершать, пел серенады, посвящал поединки… А кроме всего, он беседовал с Джеммой так, что ей не было скучно. Настал день, когда сир Клайв набрался дерзости и попросил руки красавицы, и она ответила согласием. Спустя неделю он схватил легочную хворь и провел два месяца в монастырском госпитале, на полпути между жизнью и смертью. Тем временем в столице грянул Шутовской заговор.
Он выбрался из госпитальной палаты как раз в те дни, когда Корона расправлялась с заговорщиками, заливая кровью площадь Праотцов. Другие пятеро капитанов алой гвардии были признаны изменниками и казнены. Жизнь сира Клайва спасла хворь — имперский суд не нашел доказательств его вины. Однако в гвардии и в столице ему больше не было места: подозрение в соучастии, пусть и не доказанное, оставило пятно на его имени. Он решил удалиться в свое маленькое имение на севере Шейланда, и накануне отъезда пришел распрощаться с Джеммой.
— Миледи, вы согласились отдать руку и сердце славному капитану имперской гвардии. Теперь же обернулось так, что вы помолвлены с презренным и нищим изгнанником. Я окажусь еще и последним подлецом, если не предложу вам расторгнуть помолвку.
— Что ж, — ответила Джемма, — значит, я проведу жизнь на краю Империи, замужем за презренным изгнанником. Неужели я два месяца молилась о вашем выздоровлении, чтобы теперь вы бросили меня и сбежали?
Они отправились в Стагфорт вместе и сыграли свадьбу уже на Севере, а год спустя на свет появилась Минерва.
— О, это настоящая сказка! — воскликнула Бекка, когда северянка окончила рассказ. — Ваша подруга должна быть необычным человеком, если выросла в такой семье. Вы уверены, что все было именно так?
Мира кивнула — конечно, уверена. Правда, она утаила от Беки концовку этой сказки, далеко не столь счастливую. Когда Мире исполнилось три года, мать умерла от чахотки. Сырой и холодный северный воздух отнял ее жизненную силу. Память девочки сохранила лишь туманный силуэт матери да несколько эпизодов-вспышек. Мира знала мать из рассказов отца и няньки, и замковой челяди.
К горлу подкатил комок, и девушка поспешила сменить тему. Расплакаться на глазах у самоуверенной южанки — только этого не хватало!
