Подаренный братом Лувелем букетик анемонов растрепался, и я вытащила булавку, чтобы привести его в порядок. Булавка была длинной, острой и очень блестящей, с круглой перламутровой головкой. Я сидела у фонтана и восхищалась ею, забыв об цветах. Думала об учителе, о его красоте и как я отдамся ему, когда вырасту и обрету женственность. Думала о Благословенном Элуа, о его долгих скитаниях и о его поразительном ответе посланнику Единственного Бога. Пролитая Внуком Божьим кровь может — кто знает? — течь в моих собственных жилах, вдруг поняла я и вознамерилась на нее посмотреть. Повернув левую руку ладонью вверх, правой я крепко сжала булавку и воткнула острие в плоть.
Оно скользнуло под кожу с удивительной легкостью. Секунду я почти не чувствовала боли, но потом она расцвела, словно анемон, в точке, куда погрузилась булавка. Рука запела в агонии, а по нервам пробежал манящий перебор. Ощущение было мне незнакомым: одновременно приятным и пугающим, до ужаса сладостным — совсем как когда я воображала возлегающую с незнакомцами Наамах, только еще лучше, еще острее. Я вытащила булавку и зачарованно уставилась на то, как из крохотного прокола выступила капелька крови, алая жемчужинка на ладони, подобная пятнышку в моем глазу.
Тогда я не заметила, что одна из посвященных углядела меня, ахнула и отправила служанку прямиком за дуэйной. Завороженная болью и тоненькой струйкой крови, я не видела ничего вокруг, пока на меня не упала тень.
— Итак, — произнесла дуэйна и вцепилась морщинистой клешней в мое левое запястье, дабы вывернуть руку и изучить ладонь. Булавка выскользнула из моих пальцев, а сердце бешено заколотилось от испуга. Пронзающим взглядом дуэйна посмотрела мне в глаза и увидела в них восторг наслаждения.
— Значит, ты рождена для Дома Валерианы, а? — В ее голосе слышалось мрачное удовлетворение. — Отправьте гонца тамошнему дуэйну и передайте ему, что у нас есть кандидатка, которой пойдет на пользу правило о смирении в боли. — Взгляд серо-стальных глаз снова впился в мое лицо и замер на левом глазу. — Нет, погодите. — Что-то блеснуло в ее зрачках — неуверенность? — что-то нераспознаваемое. Она выпустила мое запястье и отвернулась. — Пошлите за Анафиэлем Делоне. Скажите, что у нас есть для него кое-что любопытное.
Почему я сбежала накануне назначенной встречи с Анафиэлем Делоне, который когда-то был властелином всего королевского двора, а сейчас — возможным покупателем моего туара?
На самом деле, точно не скажу, но во мне всегда жило стремление к опасностям — просто из любви к замысловатым сюжетам, ради мурашек по коже или воображаемого наказания, кто знает? Я сошлась с одной судомойкой, и та показала мне грушевое дерево в саду за кухней. Оно росло вплотную к стене, и, если забраться на него, оттуда можно было перемахнуть через ограждение.
Я знала, что о встрече уже договорено, так как за день до смотрин дуэйна предупредила меня о предстоящих приготовлениях. О да, как шептались посвященные, меня умастят, словно для принца: вымоют, причешут и украсят.
Конечно, ни один из них мне не объяснил, кто такой Анафиэль Делоне и почему я должна радоваться, что он придет на меня взглянуть. Разумеется, сейчас я не думаю, что кто-то из тех посвященных владел всей правдой. Но дуэйна Дома Кактуса произносила имя моего первого посетителя с неизменным почтением и тем самым задавала тон для всех собравшихся под ее рукой.
Итак, подгоняемая восторгом и испугом, я помчалась прочь.
Задрав юбки до талии, я без труда вскарабкалась на грушевое дерево и ловко спрыгнула с другой стороны стены, не получив ни царапины. Дом Кактуса, как и сейчас, стоял на вершине холма над Городом Элуа. Забор защищал обособленное здание, и ничто, кроме аромата садов, не отличало эту резиденцию от прочих особняков, протянувшихся до самого центра города. Как и у других Домов, на наших воротах имелась неброская эмблема, по которой посетители определяли, куда они пришли. Три года я жила внутри этих стен и теперь, оказавшись снаружи, с разинутым ртом смотрела на открывшуюся в низине чашу Города в кольце отлогих холмов. Река, будто палаш, рассекала долину пополам, а большое строение, поблескивающее в свете солнца, конечно, было Дворцом.
