— Захочешь ли ты, чтобы я проходила с мальчиком «Оду Антиноя его возлюбленному»? — в напевной плавности впервые послышались стальные нотки.
— Нет! — горячо запротестовал Делоне. Когда он снова заговорил, его голос доносился из другого места. Значит, наставник встал и принялся расхаживать по дворику. Теперь его речь звучала сдержанно и сухо. — Декламировать это стихотворение запрещено, Сесиль. Ты не настолько глупа, чтобы нарушить указ короля.
— Да. — Она согласилась легко, но без извиняющейся интонации. — Зачем ты это делаешь?
— И это спрашиваешь ты, величайшая куртизанка нашего поколения? — Он слишком ей льстил; нечасто на моей памяти Делоне вел себя столь изворотливо.
Но обмануть мадам было непросто.
— Я не об этом.
— Зачем. Зачем, зачем, зачем. — С каждым словом голос перемещался — Делоне опять не стоялось на месте. — Зачем? Изволь, я объясню. Затем, что существуют места, куда мне заказан вход, и люди, до которых мне не достучаться, Сесиль. Канцлерский суд, казначейство, секретариат при малой государственной печати… повсюду, где происходит фактическое управление государством, союзники Изабель закрывают передо мной двери. Их нельзя уговорами склонить на мою сторону, но можно соблазнить. Мне известны их пороки, я знаю их желания. Я знаю, как до них добраться.
— Это мне понятно. — Она говорила тихо, тем самым понуждая Делоне тоже сбавить тон. — Я слишком давно с тобой знакома. Ты ввел меня в круг своих доверенных лиц, и мне ведом ход твоих мыслей. И я еще раз спрашиваю тебя, Анафиэль, зачем? Зачем ты это делаешь?
Последовала долгая пауза, и мои мышцы начали ныть от напряжения, вызванного неудобной позой в тесном закутке. Ни единое дуновение ветерка не залетало в кладовую, а спертый воздух сладко и резко благоухал розмарином и лавандой.
— Ты знаешь, зачем.
Вот и все, что ответил Делоне. Я прикусила язык, дабы не попросить Сесиль продолжить расспросы. Но что бы мой наставник ни подразумевал, она его поняла. Как она и сказала, они были слишком давно знакомы.
— До сих пор? — с теплотой в голосе спросила Сесиль и тут же добавила: — Ах да, ты же дал обещание. Что ж, хорошо. Я тоже уважу его, Анафиэль, как оно того стоит. Я обучу твоих учеников великим текстам о любви — тем, что не запрещены, — и в теории преподам им искусство Наамах. Если ты поклянешься, что они оба приступают к служению по собственной воле, я готова исполнить твою просьбу.
— Клянусь. — В голосе Делоне слышалось облегчение.
— Сколько им известно?
— Достаточно, — туманно ответил он. — Достаточно, чтобы составить представление, к чему их готовят. Но недостаточно, чтобы к ним подослали убийц.
— Изабель л’Анвер мертва, Анафиэль. — Сесиль говорила ласково, словно с ребенком, который боится темноты. — Ты правда думаешь, что ее обида продолжает жить?
— Та обида живет в бывших сподвижниках Изабель, — мрачно произнес Делоне. — Сама Изабель л’Анвер де ла Курсель была моим врагом, но случалось, мы с ней оказывались заодно. Мы вполне могли бы стать союзниками, когда дочь Роланда подросла бы настолько, чтобы занять трон. А сейчас это невозможно.
— М-м-м. — Я услышала легкое дребезжание, когда горлышко кувшинчика с вином соприкоснулось с ободком бокала. — Рана Маслена д’Эгльмора загноилась, и два дня назад он скончался, ты уже знаешь? Через две недели герцогом д’Эгльмором станет Исидор, и он попросил у короля еще пятьсот рыцарей.
— На границе у него будет дел по горло.
— Верно. — Интонации Дома Кактуса уступили задумчивым ноткам. — Тем не менее он нашел время посетить Намарру и нанести визит Мелисанде Шахризай в ее загородной резиденции. Нынче Мелисанду часто видят в обществе принца Бодуэна, и, поговаривают, Львица Аззали недовольна.
— Мелисанда Шахризай собирает сердца, как придворный садовник саженцы, — неодобрительно проворчал Делоне. — Каспар сказал, что Марк поговорит с сыном, если потребуется увещевание.
Еще одно тихое позвякивание — бокал поставили на один из низких столиков. Я научилась различать подобные звуки, даже несмотря на боль в шее.
— Возможно. Но не стоит недооценивать ни одну из них — ни Шахризай, ни Львицу. Не думаю, чтобы они допустили такую ошибку по отношению друг к другу. Но, в конце концов, неспособность понимать женщин всегда была твоим слабым местом, Анафиэль. — Послышался шорох юбок — гостья поднималась. — Утром я приду и начну обучение детей. Спокойной ночи, дорогой.
