- В чем дело?!
Демиденко швырнул куриную косточку, и она попала ему прямо по лысой макушке.
Тот вскочил:
- Давай выйдем!
Пошли. А там были вертящиеся двери. В дверях Миша так подгадал, что несколько раз ударило дверью по лбу военному.
Была вызвана милиция.
- В чем дело? - выясняет милиционер.
- Меня ударил гражданин.
А Миша стоит смирный, как ни в чем не бывало, на драчуна не похож.
Милиционер приглашает военного в пикет для выяснения обстоятельств, а Миша спокойно возвращается к столу доедать цыпленка-табака и допивать коньяк.
Вадим Гусев рассказывает:
"Иду как-то по Невскому поздно, все закрыто. Откуда ни возьмись вдруг Мишка навстречу.
- Выпить бы надо.
- Ты что? В такое-то время? Все закрыто!
- Ерунда! - говорит Мишка. Ведет меня в ресторан гостиницы "Москва". А там тоже закрыто. Стулья опрокинуты, убирают помещение.
Он подходит к швейцару и говорит:
- Позови-ка администратора!
Показывает администратору какие-то корочки, ничего даже не раскрывает.
- Организуй-ка нам столик. Накрой выпить и закусить. И никого чтобы вокруг нас не ходило! Смотри! Нам поговорить с человеком надо.
В момент был и столик накрыт, и стулья поставлены. Мы сели: спокойно выпили, закусили, никто к нам не приближался, и пошли по домам - уже глубокая ночь была. Попробуй-ка на последнюю пятерку так выпить и закусить!.."
Не встретить Демиденко в городе почти невозможно. Доводилось сталкиваться и мне. Я долгое время дружила с одной из его жен, Ингой. Вообще у него было четыре жены, и каждой он оставлял по ребенку и по квартире со всей обстановкой. С Ингой мы ездили в путешествия по городам - в Москву, Кострому, Кронштадт, Адлер, ходили по Вильнюсу, Каунасу, Выборгу.
Однажды Инга решила пожаловаться на мужа в партбюро и говорит мне:
- Пойди вместе со мной, прошу тебя.
Я заподозрила семейный скандал, который хотят разрешить общественно-партийными средствами, во что я абсолютно не верю.
- Не пойду, - говорю. - И тебе не советую.
- Ну хоть у двери посиди. Я буду чувствовать моральную поддержку, просила Инга.
Я набралась храбрости, пошла и села у двери портбюро. Мимо прошел Демиденко, презрительно взглянул на меня и после везде говорил обо мне дурное: будто я лезу в его семейные и даже постельные дела.
В другой раз, на поминках по Торопыгину, Бахтин спросил меня, как поживает Голявкин. (Я заменяла его на похоронах и поминках.) Рассказываю, вдруг входит Демиденко и презрительнее, чем прежде, говорит:
- Что вы ее слушаете? Будто тут день рождения Голявкина, а не похороны Торопыгина. Она везде говорит про Голявкина - хватит ее слушать!
И тут я не выдержала. Что, он теперь так и будет размазывать меня по стенке? И я сказала ему:
- Слушай, Демиденко, если ты скажешь еще хоть одно слово против меня я тебя тут же нокаутирую. Представь себе: ты, такой большой и красивый, брякнешься в зале, загородишь проход, и все станут перешагивать через твое туловище!
Видавший виды Демиденко (не думаю, что он испугался) удивился и не сказал про меня больше худого слова ни за столом, ни в дальнейшем.
А урок был взят у Голявкина...
4
Нет, пусть бы он лучше ушел с Конецким послушать его байки про страны и континенты. Мы любим Конецкого за морской романтизм и земную поэзию "в почерневшем зимнем сухостое бурьянов и шелесте облетевшей пушицы, в вечной зелени низкой травки, в подгнивших, но все еще колючих и тяжелых булавах дикой горчицы".
Но Конецкий редко болтается под городу, его трудно встретить на улице, он месяцами плавает по морям-океанам, а на берегу не разгуливает подобно другим - обрабатывает свои мифы для издательства - редкий трудяга. Голявкин соревновался с ним в ЛИТО у Рахманова, в самом начале писательства, но позже, на протяжении жизни, встречался редко. Я видалась с Конецким чаще, чем он, и теперь числю его моим другом.
В жизни мне приходилось трудиться на самых разных работах, в том числе и редактором. Редактировала в 1998 году и книгу Конецкого "Эхо". Потом возила ему на просмотр верстку. Конецкий был любезен, тих, выглядел здоровее, чем во время редактуры. Он давно мечтал подержать в руках верстку этой книги - наконец дождался.
