Через несколько дней, когда рота начала постепенно приходить в себя от долгих кошмарных минут, нанизанных на грохот автоматных очередей и смерть товарищей, а вертушки с цинковыми гробами и сопровождающими их до военкоматов офицерами и прапорщиками взмывали вверх и уходили на Кабул, Стрекозов выстроил взвод на линейке перед выбеленными солнцем палатками.
К этому моменту у солдат произошла некая переоценка личных качеств командира, и смотрели они на него без прежней злобы. Смелость везде в цене. В Афгане - тем более. Особенно когда ты благодаря чьей-то храбрости не лежишь горизонтально в вертолете с биркой на ноге, а твердо стоишь пусть на чужой, но все-таки земле.
Стрекозов долго молчал, смотрел на молодые, почти детские безусые лица, а затем сказал, как отрезал:
- То, что мы семерых потеряли, - это наша вина, и в первую очередь моя. Конечно, на войне все может быть, от смерти никто не застрахован. Но погибаете вы по дурости и неумению. Ни черта вы не можете и не знаете. Настоящий солдат не тот, кто погибает, а тот, кто убивает первым. Много ума не надо, чтобы испортить себе дубленку. Гораздо труднее продырявить ее другому. Вот этому и будем учиться. Для того чтобы матери ваши не носили черных платков, а девчонки не спали с другими парнями. Предупреждаю сразу будет очень тяжело. Кто не желает учиться, тот пусть подыхает. Но в другой роте. Кто не желает? Выйти из строя!
Взвод не шелохнулся, и уже на следующий день началась самая настоящая боевая подготовка.
3. БЕГ
- Только успеть! Успеть! Успеть! - повторял беспрестанно Стрекозов, и шаг его непроизвольно становился длиннее.
Взводный размашисто бежал, и горькие мысли царапали мозг. "Эх, Демеев, Демеев! Понадеялся на себя! Решил сам караван взять. Орден хотел в одиночку заработать? Так есть он у тебя! И медаль. Дурак ты! Зачем? Кому это надо? Что сейчас там происходит? Что?"
Взвод бежал по пересохшему зигзагообразному руслу. Небольшие, обкатанные и вылизанные добела водой за множество лет камни казались теперь огромными валунами.
Стрекозов то и дело оборачивался. Он видел солдат с искаженными лицами и коротко, на выдохе, выкрикивал: "Быстрее! Шире шаг!" Голос его походил на остервенелый лай охотничьего пса, загнавшего добычу на дерево.
Взвод старался не выпустить из виду командира, но безнадежно. Солдаты спотыкались, падали на землю, ударяясь о камни, вскакивали и, отхаркиваясь серой слизью, устремлялись вперед.
Хрипящая, сопящая, жадно всасывающая липкий горячий воздух человеческая цепочка все больше растягивалась, грозя разомкнуться окончательно.
Лица были багровыми, оружие гремело, кроссовки срывались с блестящих острых акульих зубов, которыми во множестве ощерилось русло.
Гонка продолжалась, и никто не мог сказать, сколько продлится этот сумасшедший бег.
Солдаты переставляли ноги уже полубессознательно. Машинально перескакивая с камня на камень и удерживая из последних сил оружие, которое выбивало на теле синяки размером с кулак, они кляли себя последними словами и давали зарок бросить курить, как только вернутся в бригаду.
- Выдержать темп! Выдержать! - тосковал Стрекозов, выхватывая глазами не спрессованную, напружиненную людскую цепочку, а малочисленные группки, расстояние между которыми увеличивалась прямо на глазах.
Лейтенант видел, что Локтионов, который должен был идти сразу за ним, далеко позади и черный штырь антенны все сильнее раскачивается, клонясь к земле.
- Вперед, вперед, вперед! Муха! Вперед! - кричал Стрекозов, с усилием замедляя бег и подталкивая пробегающих солдат в спины.
Протопал согбенный Клеткин, забросивший пулемет на плечи, как коромысло. Вслед за Иваном семенил Гена Сироткин, у которого автомат висел поперек груди. Сироткин кинул на него обессиленно руки. Из распахнутого Гениного рта слюна летела фонтаном.
Присвистывая, словно губами ухватил детскую пищалку, проскочил мимо лейтенант Абрамцев с лицом полыхающим и бордовым, как обложка комсомольского билета. Казалось, если рухнет солдат в сухую, полегшую от солнца траву, то вспыхнет она от его жара мгновенно.
