Клуб боевых искусств «Кэмпо» знаменит на весь Мюнхен. Сотни мальчишек и некоторое количество девчонок постигают здесь основы карате, кунг-фу, джиу-джитсу, множество прославленных мастеров вышло из этих стен. Но тот, кто пришел сюда сегодня, пришел не учить и не учиться, он пришел воевать. Крепкие молодцы в униформе, что всегда торчат при входе, пропустили его беспрекословно. Ведь, извините, кому придет в голову задерживать господина Рейнемана, заместителя директора клуба? Правильно, никому. В крепкие головы крепких молодцев даже не заглянула мысль о том, что господин Рейнеман вот уже час как находится в здании школы или о том, что одет входящий очень странно для серьезного немецкого бизнесмена.
Николай остановился, вытер пот со лба. Извлечь облик начальства из не особо богатых мозгами голов было делом нетрудным, гораздо труднее было этот облик на себя примерить. Тем не менее, менять форму каждый раз становилось все легче. Тошнота, головокружение, упадок сил — все эти симптомы оставались, но были уже не столь сильны. Так что Николай не боялся, что сил на схватку может не хватить, силы было даже с избытком. И угрызения совести не мучили бывшего интеллигента. Хотя он сегодня уже оставил позади почти десяток трупов.
Отдышался, поправил сумку на плече и быстро зашагал вверх по лестнице. Чутье вело его. Увидев один раз с высоты средоточия сил, столь разных по форме и столь одинаковых по содержанию, он нашел бы к ним дорогу даже ночью, в туман, с закрытыми глазами. Он чувствовал, что олицетворяющие Тьму в этом городе сейчас находятся именно в этой комнате, за массивной дверью красного дерева.
Дверь открылась легко, без скрипа. В нос ударил запах богатого офиса, дорогих одеколонов, сигар. Николай перешагнул порог, и отвисшая челюсть того, кто сидел напротив двери, доставила ему истинное удовольствие. Ауру удивленного Николай различал с трудом, из чего можно было предположить, что это, по меньшей мере, Иерарх. Двое других — Избранные Маги. Они мгновенно вскочили, развернулись к Николаю, готовясь к схватке. И опять Николай дал сопернику ударить первым. Словно окно в беззвездную ночь распахнулось в воздухе, оттуда пахнуло холодом, и полез черный туман. Повинуясь черным магам, тек к Николаю и должен был ослепить его, лишить возможности видеть. Ну а дальше с ослепшим противником черные справились бы легко. Но Николай не стал ждать, он шагнул вперед, и мгла испуганно отступила, отпрянула, словно зверь при виде оружия. На этот раз он прибег к силе пламени. Избранные Маги вспыхнули одновременно, огонь, освобожденный из крови, пожрал тела быстро, почти не оставив пепла. Иерарх держался дольше, Николаю он виделся черным монолитом, внутри которого нет места никакой стихии. Но под напором огня монолит треснул, пламенные змейки побежали среди тьмы, и третья кучка пепла украсила безумно дорогой ковер ручной вязки.
Охранники провожали человека с сумкой на плече изумленными взглядами. Ни один из них не помнил, когда он вошел в здание.
У Ганса Остзиха, потомственного таксиста, чей отец возил добрых баварцев еще во времена славной памяти канцлера Аденауэра, выдался удачный денек: третий клиент за час. Высокий мужчина втолкнул сумку на заднее сиденье, влез сам.
— Куда едем? — поинтересовался Ганс, отъезжая от тротуара.
— В Розентайм, — с явным славянским акцентом невозмутимо ответил клиент.
— Куда? Это же почти сто километров! — возмутился Ганс.
— Я плачу, — в руках пассажира возникли деньги, много денег. Ганс проглотил рвущиеся из горла возражения, и резво закрутил руль, вписываясь в поворот.
Голова болела немилосердно. Все-таки Николай выложился гораздо сильнее, чем ожидал. Иерарх был силен, и после битвы энергия покинула Николая, ушла, оставив пустоту и усталость. Николая сотрясал озноб, бросало то в жар, то в холод. Перед глазами время от времени начинало плыть, Николай пугался, что начинает терять форму прямо в такси. Но четкость восприятия возвращалась, и по-прежнему горели в зеркале алчностью глаза шофера.
Пассажир попался на редкость молчаливый, да и Ганс, приглядевшись к нему, решил особенно не приставать с разговорами: мужчина на заднем сиденье был, во-первых, чужаком, а во-вторых, выглядел больным, нездоровая бледность покрывала его лицо. Но странно, Ганс никак не мог запомнить лица пассажира. Только отводил взгляд, как оно мгновенно исчезало из памяти, оставляя лишь неопределенное серое пятно. Стоило взглянуть — нет, лицо на месте, отвести взгляд снова — словно и не видел никого.
