Он с самого утра тщательно побрился, оделся в голландское платье (Лефортов подарок), на голову нахлобучил короткий пегий парик, поверх парика — широкую шляпу с павлиньим пером. Кожаные же башмаки с бронзовыми пряжками ему совершенно не понравились, да и неудобно в них было до невозможности, кровавые мозоли запросто можно было заработать.
Пришлось ехать на Кукуй. У голландского кузнеца Гаррита Киста Егор за тридцать копеек приобрёл ношеные низкие ботфорты жёлтой кожи, добавив ещё полтинник, разжился хорошей шпагой в потёртых ножнах, прикрепил к широкому поясу — с левой стороны. Уже в полной экипировке Егор зашёл в дом Лефорта, генерал как раз заканчивал свой скромный завтрак.
— О, какой симпатичный молодой кавалер! Тебя, Алексашка, запросто можно принять за молоденького баронета из свиты настоящего немецкого принца крови. Правильным путём следуешь, одобряю! — обрадовался Лефорт и подарил Егору тонкий золотой перстенёк с грубо огранённым ярко-красным рубином.
Егор подошёл к большому, во весь рост, зеркалу, висящему в гостиной герра Франца, внимательно изучая своё отражение.
«А что! — хвастливо заявил внутренний голос. — И мы не лыком шиты! То ли ещё будет, уважаемые господа! Потерпите немного…»
Разгуляйское кружало было классическим: состояло из двух отделений, по сути — прямо противоположных друг другу, как женское и мужское отделения общественной бани. Впрочем, во многих русских банях того времени — для люда подлого — и такого разделения не было: мужики и бабы мылись совместно, что называется — бок о бок…
В одной части кружала, обставленной соответствующим образом, собиралась богатая и «чистая» публика: купцы, приказчики, юные отпрыски знатных боярских родов, швейцарские мушкетёры, несшие службу в Кремле. Здесь было тихо и пристойно, велись неторопливые и солидные разговоры, часто звучала иностранная речь. Посетители пили сбитень, имбирное пиво, дорогие зарубежные вина, чай — самоварами, ели пироги с различной начинкой, запеченных в русской печи молочных поросят, покрытых аппетитной золотистой корочкой.
Во втором зале всегда было шумно, публика здесь был разношерстной и беспокойной: то и дело раздавались громкая брань и шум скандалов, иногда перераставших в безобразные и кровавые драки. Пили здесь так называемое хлебное вино, представляющее собой обыкновенную русскую водку, правда, совершенно неизвестной градусности. Закусывали её, как правило, мятыми ржаными калачами…
Возок Егор остановил около широких ворот, над которыми висел большой бараний череп — идеально отбелённый солнцем, дождями и ветрами, передал вожжи Сергею Бухвостову:
— Здесь нас дожидайся, мы недолго. Смотри, не зевай и от коляски не отходи далеко, вмиг уведут! Наблюдай, запоминай…
У входа в кружало сидел, устало вывалив на сторону розовый язык, знакомый тёмно-серый волкодав, следовательно, Швелька уже был на месте.
Вошли внутрь: Егор — в зарубежном платье, шёл первым, следовавший за ним Василий Волков был одет в скромный зелёный кафтан Преображенского батальона, при этом на Васькиной голове красовалась шикарная бобровая шапка. Вот такое вот сочетание нового с патриархальной стариной… Целовальник, чернявый суровый мужик, завидев солидно одетых посетителей, отвесил уважительный поклон и предупредительно махнул рукой направо, приглашая гостей в «чистый» зал.
— Ты, милок, вот что сделай! — обратился к целовальнику Егор, поглядывая сверху вниз и презрительно цедя слова через гордо выпяченную вперёд верхнюю губу. — Отыщи-ка мне в том «подлом» зале одного человечишку. Его звать Швелька, он хват с Рыбных рядов. При нём ещё один вьюныш должен обретаться. Найдешь — тут же приведи ко мне. На стол выставь два кувшина с имбирным пивом, пирогов разных, студень говяжий, ещё какой-нибудь… Выполняй, родимый!
Егор и Волков уселись на широкую скамью, стоящую рядом с массивным дубовым столом. Через несколько минут к столу, явно немного робея, подошёл Швелька, за спиной которого смущённо пыхтел широкоплечий русоголовый парнишка, обладатель лучистых васильковых глаз.
— Э-э, — начал Швелька, заикаясь и краснея. — Это вы нас з-звали, бояре?
