Оттуда несло леденящим душу холодом, хотя никакого ветра не ощущалось. Словно он знал, что в этой трубе или, может быть, даже ближе, в сером тумане распадавшихся предметов, скрывается что-то ужасное.
Пока Мартисон разглядывал туннель, мир, в котором он находился, дрогнул. Тяжелый гулкий удар потряс его до основания, земля заходила под ногами. Единственный звук, сопровождавший этот удар, больше всего походил на заунывную жалобу колокола. И сразу же восстановилась полная тишина, предметы вновь обрели определенность и четкость. В первое мгновение ему показалось, что ничего не изменилось, но вскоре Мартисон заметил, что барьер, отрезавший всю восточную часть здания, теперь приблизился…
Привыкнув несколько к ощущению скрытой опасности, исходящей от туннеля, Мартисон попытался двинуться к нему, лишь бы отдалиться от барьера, как бы символизировавшего собой окончательную границу мира, в котором он пребывал.
Он шел вдоль забора по тому месту, где раньше находился газон. Сейчас под ногами у него лежала рыхлая мертвая полоса земли, без единой травинки. Первый же шаг в этом направлении потребовал значительного усилия, словно ему мешала идти некая невидимая упругая мембрана, с каждым шагом наращивающая сопротивление. Сил у него хватило на десять-двенадцать шагов, но едва он остановился, как давление исчезло. Повернувшись, Мартисон попробовал двигаться в обратную сторону и убедился, что таинственная сила, остановившая продвижение к туннелю, теперь как бы подталкивает его. Казалось, ему в спину дул сильный ветер, грозящий оторвать его от земли и понести навстречу барьеру. Ему вовсе не хотелось пассивно подчиняться этой невесть откуда взявшейся силе. Едва он остановился, как давление вновь исчезло.
Даже в этих экстремальных обстоятельствах Мартисон прежде всего оставался исследователем. И, возможно, именно это заставило его еще раз сменить направление. Теперь он удалялся от института и приближался к забору, не испытывая при этом никакой помехи своему движению.
Раз уж он очутился в мире кошмарного сна, следовало изучить его законы и получить максимум возможной информации. Инстинкт заставлял его держаться подальше от барьера. Свободными для движения оставались лишь два направления — зал, из которого он вышел, оканчивался глухой стеной. Значит, ему придется перелезать через забор… Лет двадцать тому назад такая задача показалась бы ему сущим пустяком.
В конце концов ему все же удалось преодолеть это препятствие, и он очутился на улице. Посреди дороги в полной неподвижности застыл кар без пассажиров. Мартисон подумал, что середина проезжей части вряд ли подходит для стоянки и что причина в другом… Он еще не пытался анализировать полученную информацию, мозг с трудом справлялся с лавиной новых фактов.
Беспрепятственно перейдя дорогу, Мартисон очутился перед входом в здание ремонтных мастерских, неестественно вытянувшихся на несколько кварталов так же, как и сам институт.
Сердце бешено колотилось, и шум крови в ушах был единственным звуком, сопровождавшим его движение. Он чувствовал нарастающую панику. Логика мира, в котором он теперь находился, противоречила всему его опыту и знаниям, к тому же здесь таилась скрытая и все нарастающая угроза. Оттого, что он не мог понять, в чем она заключалась, он чувствовал постепенно усиливающийся страх. Он боялся войти в здание и боялся оставаться на улице. Он чувствовал себя беспомощной крошечной букашкой, муравьем, попавшим на чужой стол и навсегда потерявшим обратную дорогу к родному муравейнику…
Вдруг снова прогрохотал удар невидимого маятника (или, может быть, колокола?). Мир вокруг него вновь содрогнулся. В этот раз он успел увидеть, какой огромный прыжок сделал по направлению к нему устрашающий серебристый барьер…
Его поверхность слегка колыхалась, по ней беспрестанно пробегали яркие блики, словно барьер находился внутри гигантского, поставленного набок аквариума. Такой видят поверхность моря аквалангисты, когда смотрят на нее из-под воды? Что произойдет, если барьер коснется его тела? Как долго хватит у него сил сопротивляться его роковому приближению? Мартисон понимал, что времени до того, как барьер коснется его, осталось совсем немного.
