Этот любовный роман стал известен отцу будущего писателя, и он прочитал сыну короткую лекцию о долге, о том, как оградить женщину от неприятностей, и, к своему огорчению, выяснил, что молодые уже вступили в интимную связь (это произошло в укромном уголке на одной из загородных лужаек), причем без каких-либо мер предосторожности. «Что? Ты удовлетворил девушку?!» – именно так, как рассказал Набоков своему биографу Эндрю Филду, воскликнул Набоков- старший.
«Жизнь без Тамары, – продолжал Владимир Набоков, – казалась мне физической невозможностью, но когда я говорил ей, что мы женимся, как только кончу гимназию, она твердила, что я очень ошибаюсь или нарочно говорю глупости…»
Может быть, ей подсказывала женская интуиция, что «безрассудный роман» так и останется романом. И действительно, все эти «встречи в лирических аллеях, в деревенской глуши, под шорох листьев и шуршанье дождя» в один прекрасный день закончились. Прекрасный ли? В этот день в России грянула революция. Она развела, растащила людей по разным углам, грозно вмешалась в их судьбы. Пропала куда-то и Тамара. Как написал Набоков, она «опустила голову и сошла по ступенькам вагона в жасмином насыщенную тьму». Сказано по-набоковски, с щемящей печалью.
Они расстались, но неслись еще письма друг к другу. Тоска по утраченному прошлому жгла обоих, и оба понимали, что прошлое невозвратимо.
29 апреля 1921 года Набоков пишет стихотворение к В. Ш. о предположительной встрече, «если ветер судьбы, ради шутки» поможет им найти потерянное:
…мы встретимся вновь, – о, Боже,
как мы будем плакать тогда
о том, что мы стали несхожи
в эти глухие года;
о юности, в юность влюбленной,
о великой ее мечте;
о том, что дома на Мильонной
на вид уж совсем не те.
Ничто так не убивает любовь, как разлука. Шульгина и Набоков расстались навсегда. Но свято место пусто не бывает. Ушла одна женщина – пришли другие. Потребность в Музе всегда жила в Набокове. В его сердце царило «вдохновенье, розовое небо…». В стихотворении 1932 года он обращается к вдохновенью напрямую:
Выходи, мое прелестное,
зацепись за стебелек,
за окно, еще небесное,
иль за первый огонек.
Мир быть может пуст и беспощаден,
я не знаю ничего,
но родиться стоит ради
этого дыханья твоего.
Дыханье вдохновенья обжигало Набокова, и, опаленный, он тянулся к белому листу бумаги…
Следует, однако, сказать, что, расставшись с романтической В. Ш. и одновременно с Россией, Набоков стал более прозаическим и менее рефлектирующим человеком. Уже на корабле «Надежда», увозившем его с родины, он завел роман с некоей поэтессой Аллой. А в Греции, куда они приехали, увлекся Надеждой Го- родковской. В Англии, куда затем перебрались Набоковы, у Владимира появились новые увлечения и связи. С Евой и Элизабет, с очаровательной официанткой и с танцовщицей Мариной Шрейбер… В Кембридже у юноши одновременно завязались три крупных романа – в двух случаях женщины были старше его. Бывали, по выражению Набокова, и «шалости», и влюбленности. На одной из новых пассий – Светлане Зи- верт – Набоков чуть не женился в 1923 году. До этого он был помолвлен с Мариной Шрейбер, но получил от нее отказ, так как она хотела выйти замуж только за человека, который «оставит за собой что-то реальное, вроде моста». Но Набоков мосты не строил, он собирал бабочек. Стало быть, не подошел.
Неудачей кончилось и сватовство к одной из первых красавиц русской колонии в Берлине, Светлане Зиверт. По одной из версий, Набоков предложил ей сделать что-то не совсем приличное, какой-то «странного рода поцелуй». Свет (так он ее звал) рассказала родителям, те немедленно объявили Набокова извращенцем, и помолвка была расторгнута. Раздосадованный жених навсегда покинул Берлин.
Многие исследователи выражают сожаление, что Набоков не женился на Светлане Зиверт, ибо она была женщиной, весьма приверженной старому русскому образу жизни, и, следовательно, могла повлиять на художественный голос Набокова, заставить его звучать более по-русски. Но это всего лишь предположение.
Вера Слоним, ставшая женой Набокова, была совсем иной женщиной и из другого круга, более западного и более радикального, чем сам Набоков.
