Итак, в один из вечеров, когда уже давно закончилось судебное заседание, а служащие, в большинстве своем завершившие рабочий день, разошлись по домам, оставив в кабинетах разве что самых бестолковых или слишком усердных — для завершения дел, — Иван Данилович вспомнил, что в райсуде появилась новенькая девица — смазливая и смелая, если судить по ее коротким юбкам и весьма независимому поведению. Однажды он даже был вынужден сделать замечание этой Людмиле, что на судебные заседания ей лучше все-таки надевать платья поскромнее и подлиннее. Здесь правосудие вершится, а не рассказывают фривольные анекдоты. Ох как тогда сверкнула на судью своими зелеными глазищами эта блондиночка! Но на следующее заседание явилась как монашка, только что не в платочке. А потом и на службу стала приходить такой же скромницей. И снова судья обратил внимание этой бойкой девицы на то, что его замечания касаются лишь публичности, а так-то она вполне может, являясь, например, к нему в кабинет с документами, по-прежнему доставлять удовольствие лицезреть ее юную и одновременно вполне созревшую красоту, до коей он, которого теперь звали «ваша честь», был большой охотник в молодые годы.
Иван Данилович был даже готов поделиться на этот счет своими воспоминаниями и был не то чтобы смущен, но несколько озадачен той реакцией, которая последовала. Эта Людмила, откровенно глядя в глаза судье, заявила, что гораздо больше всяких разговоров, тем более — воспоминаний, предпочитает жизнь живую и сиюминутную.
— И если ваша честь, — так она поддразнила его, показав при этом кончик язычка, — не против, я готова на деле доказать, что новое поколение ни в чем не уступает старшему. А во многом наверняка и превосходит его.
Заход был, надо сказать, смелый. И судья Самохвалов, зачарованно наблюдая за движением ее полных губ, сладко облизываемых кончиком языка, и наконец совершенно уже утопая в зеленом омуте ее призывающих к явному распутству глаз, не устоял перед давно желаемым соблазном.
Зная, что в здании никого, кроме сторожа, к тому времени не осталось, они, не сговариваясь, пришли в зал заседаний, где еще днем страж законности и порядка лично вершил правосудие, и прямо на зеленом сукне председательского стола предались самому восхитительному разврату.
Иван Данилович всласть окунулся снова в свою юность, в те годы, когда его многочисленные и довольно беспринципные в любовных делах подружки, из тех же спортсменок, обожали в нем неуемную мужскую силу и выносливость.
Судейский стол едва не развалился от той бури и бешеной качки, которые обрушились на его широкое зеленое поле. Черно-белый фотографический портрет президента в золоченой рамке, висевший на стене зала судебных заседаний, должен был бы покраснеть если не от гнева, то определенно от стыда. Но этим двоим было не до условностей. Они не сомневались, что в суде никого нет. Но оказались неправы. За фантастическим зрелищем наблюдала молодая, но решительная практикантка, увидевшая в данном акте блестящую возможность сделать себе карьеру. Эта Леночка Нестерова просмотрела до самого конца увлекательное и возбуждающее зрелище и ушла никем не замеченной. Но через несколько дней, выбрав удобный, возможно, для себя момент, она зашла к судье и попросила его внимательно выслушать ее.
Ни о чем не подозревая, Иван Данилович не возражал. Он даже не протестовал, когда девушка, видимо для каких-то своих целей, завела его в пустующий зал судебных заседаний и подвела поближе к председательскому столу. И даже когда села на стол и начала демонстрировать ему некоторые позы, он все еще воспринимал это как проявление ее взбалмошного характера. Но когда она назвала ему точную дату и время действия развернувшегося на зеленом сукне, Самохвалов не сразу понял, что от него хочет эта девица, и решил попросту присоединить и ее к общему числу своих побед.
Она его раздразнила, но оказалась не готова к решительным действиям. И когда поняла, что их уже не избежать, стала рваться и кричать. Но кто услышит ее в пустом здании? Разъяренный отчаянным и, главное, совершенно непонятным, идиотским сопротивлением, Иван Данилович только на миг дал волю рукам. Но лучше бы он этого не делал. Его удар смахнул девицу со стола, как ненужную вещь, и она, падая на пол, со всего маху ударилась виском о грань того возвышения, на котором стоял судейский стол.
