Даже в такой мелочи традиция соблюдалась свято.
Пламы, Фарры и Джемиссоны, чьи дома находились в одном ряду у основания сквера, наблюдали парад из своих собственных палисадников. Те, кто не участвовал в шествии, были уже здесь: ровесники Джадда, пожилые женщины и маленькие дети, носившиеся по всей доступной им территории и постоянно переворачивавшие белые пластиковые кресла.
Частые браки, которые заключались между представителями трех главных семейств города, с каждым годом вызывали все большую путаницу в их стройных рядах.
Только Маргарет Плам и Донна Фарр неизменно наблюдали шествие вместе.
Оливер участвовал в параде, а Мэтью стоял у дальнего края лужайки Фарров рядом со своими братьями и их женами.
Мэтью не вызывал симпатии у Джадда. Он знал Донну со школы и помнил, как она потеряла слух. Его удивило, что Оливер выдал ее замуж за Мэтью. Впрочем, Оливер Плам никогда не отличался особой привязанностью к своим дочерям.
Он хотел сыновей и, не дождавшись их, решил, что лучшим выходом будет брак одной из его дочерей с кем-нибудь из Фарров или Джемиссонов. Имя для него имело такое же значение, как и традиция.
Чувствуя, что он с удовольствием плюнул бы и на то, и на другое, Джадд стал отвечать на приветствия друзей, расположившихся в тени березы у булочной. Бак проявил больше энтузиазма: виляя хвостом, он обнюхал каждого и, выполнив все формальности, куда-то умчался. Джадд перешел на другую сторону сквера и, поднявшись по ступеням библиотеки, присел на самую верхнюю. Вид отсюда был лучше, решил он.
Звуки труб и грохот барабанов возвестили о начале парада. По традиции право открыть праздник предоставлялось школьному оркестру. За оркестром, как обычно, ехал кабриолет «олдсмобил» Эмери Фарра 1961 года выпуска, с тремя членами Городского управления на заднем сиденье.
Отцы города помахали руками, приветствуя жителей, и все кругом радостно закричали и замахали им в ответ.
Со своего нового места Джадд совсем по-другому взглянул на земляков. Многих он знал всю свою жизнь. Некоторые заметно постарели, других время пощадило, но все выглядели достаточно благополучными. Они производили самое благопристойное впечатление, но день только начинался. Было девять часов утра, и Джадд знал, что после полудня появятся расстегнутые до пупа рубашки, горчица на усах и красные носы. Чувствовалось во всем этом что-то здоровое, нормальное и даже успокаивающее.
В то же время у Джадда постоянно возникало желание закинуть голову и взвыть от бессильной ярости. "Кто ждет, тому Бог дает", – всегда говорил ему Лео, но Джадд уже давно перестал в это верить. Он чувствовал, как его засасывает Норвич Нотч. Он хотел снова выбраться на дорогу и, пройдя по ней еще двенадцать лет, не очутиться Четвертого июля под знакомой березой у булочной, спрашивая себя, не прошла ли настоящая жизнь мимо.
Правда, жизнь продолжалась и в Норвич Нотче. Младенцы, с которыми заботливые родители встречали прошлый День Независимости, превратились в детей, дети – в подростков, а подростки – в юношей. Многие из них играли за команду юниоров Звездной лиги, которая сейчас маршировала перед Джаддом. Он видел сияющие улыбки, рты, набитые жвачкой, и дерзкие глаза.
Джадд тоже был веселым и дерзким в свое время и выступал за ту же команду. Однажды он принес ей победу в финальном матче по бейсболу, выиграв решающее очко в последнем сете. Лео был на седьмом небе от счастья.
После соревнований он усадил сына на плечи и прошел круг почета по стадиону на зависть всем ребятам из команды, которые шли рядом.
Это были хорошие времена, когда один удачный удар по мячу делал его счастливым. Джадду стало жаль, что ничего нельзя возвратить.
Он громко свистнул Баку, крутившемуся под ногами детей, которые катили свои велосипеды с куклами и декорациями по направлению в школе, где располагалось жюри. Большинство декораций выполнили скорее родители, чем их дети, но Джадд не осуждал их за маленькую хитрость. В Норвич Нотче было мало развлечений, поэтому каждый конкурс привлекал всеобщее внимание. В городе были матери, которые планировали свой год от одного маскарада в канун Дня Всех Святых до другого.
