Государей часто называют помазанниками Божьими. Это означает, что все их поступки как бы изначально благословлены, их ведет Провидение. Императоры и императрицы так к этому привыкают, что видят произволение Творца в самых незначительных своих поступках. Екатерина не была исключением. Она была твердо убеждена, что на пути ее многотрудном каждый шаг свой она совершала под присмотром Всевышнего. И именно он посылал ей друзей и советников. А если кому-то казалось, что они были столь грешны, что могли быть, скорей, слугами Лукавого, то этот кто-то явно ошибался.
Или не ошибался?
Вот взять, например, графиню Брюс, незабвенную Прасковью Александровну. Служанками Господа называют монашек. А Прасковья… о нет, кем-кем, а монахиней она не была, быть не могла, сошла бы с ума в ту же минуту, когда бы одна мысль о святости и праведности пришла бы ей в голову!
Они подружились почти сразу, когда Фике только появилась в Санкт-Петербурге. Среди фрейлин, назначенных для нее императрицей Елизаветой Петровной, оказалась Прасковья Румянцева. Прасковья стала самой что ни на есть подходящей компаньонкой для юной герцогини, изрядно перепуганной той высотой, на которую была вознесена. Во-первых, они были ровесницы, а во-вторых, внешностью и нравом напоминали друг дружку, словно девушка, подошедшая к зеркалу, и ее отражение. Обе русоволосые, с яркими голубыми глазами, с изящными фигурами, обещавшими вскоре сделаться роскошными и прельстительными, они превыше всего ставили собственное удовольствие, обожали всяческие авантюры и были на редкость сластолюбивы. Но все же ум Екатерины если не преобладал над чувственностью, то мирно уживался с нею. Прасковье, когда речь заходила о мужчинах, ум отшибало начисто: она думала не головой и даже не сердцем, а тем премилым местечком, которое было нарочно создано для того, чтобы низвергать в адские бездны и возносить в райские выси тех мужчин, которым удается проторить туда дорожку.
Следует сказать, что на дорожке к Прасковьиному потайному садику никогда не стояли навытяжку суровые часовые. Шлагбаум был всегда поднят; можно сказать, над входом в сей садик висела красочная надпись «Милости просим, господа!».
Екатерина была посдержанней… И хотя она, как уже было сказано, получила негласную санкцию императрицы Елизаветы Петровны на адюльтер, было понятно, что адюльтер сей должен был непременно завершиться рождением наследника престола.
А с этим не везло.
Великая княгиня перенесла еще один выкидыш и только на третий раз смогла вы€носить ребенка. Родов ждала с нетерпением. И мечтала: ну вот теперь-то она, наконец, в самом деле перестанет быть Золушкой!
Все произошло 20 сентября 1754 года. Рожала Екатерина тяжело. Настолько тяжело, что ребенок родился мертвым…
Все рушилось!
И все рухнуло бы, если бы не Елизавета Петровна.
Императрица находилась там же, в Летнем дворце, недалеко от покоев молодой родильницы. Без преувеличения, стерегла каждый ее вздох. И страшное известие царица получила первая: ее планы дать стране родовитого цесаревича рухнули… Однако Елизавета снова показала себя истинной дочерью Петра. Она не стала предаваться горю. Мгновенно приняла новое решение о спасении империи. Мертворожденный младенец был тайно вынесен из дворца, а в это время отряд доверенных гвардейцев отправился в чухонскую деревню Котлы неподалеку от Ораниенбаума. В ту ночь там родился мальчик, что стало известно императрице. Она знала, что при родах случиться может всякое… ну так вот, никакого всякого случиться было не должно! Империя в опасности! Династия под угрозой! И эту угрозу следовало отвести любой ценой.
Новорожденный был отнят от матери, отвезен в Петербург и передан из рук в руки Елизавете. А всех крестьян деревни Котлы до единого и даже пастора местной церкви в ту же ночь под строгим конвоем сослали на Камчатку, их избы снесли и запахали само место, где стояла деревня.
Пока все это происходило, было приказано палить из пушек Петропавловской крепости и сообщать, что у великого князя Петра Федоровича и великой княгини Екатерины Алексеевны родился сын.
