Пикантной деталью мне представлялось всегда то, что основная масса этой богемы, предающейся юному безудержному разгулу, состоит из людей, давно переваливших самое меньшее за пятьдесят. Поэт Лад был, впрочем, моим ровесником; но во всем остальном прекрасно подходил к среде «Ротонды» и других литературных кафе, самые названия которых мне неизвестны.
Впрочем, если было что замечательное в Арсении Ладе — в миру его звали, собственно, Афанасий Алексеевич Ладошкин, но он избрал себе более звучный литературный псевдоним, которым мы и будем пользоваться — то отнюдь не его бледные декадентские стихи, появлявшиеся время от времени в солида-ристском журнале, а его действительно феноменальное женолюбие.
— У меня сейчас пять любовниц, — поведал он мне однажды, — и мне ужасно сложно успевать их всех видеть, не говоря уже об иных затруднениях.
— Зачем же вам это нужно? — спросил я, пожав плечами.
Лад задумчиво поднял глаза к потолку.
— А я и сам не знаю! — сказал он искренне.
Предвижу, что многие из читателей увидят во всем этом только забавное, а то и завидное молодечество. Но проказы Лада носили, в моих глазах, явно предосудительный характер. Не несли ли они повсюду по его следам боль и страдания? Там разошлись из-за него муж с женой; тут брошенная им девушка покончила с собой; дальше мать и дочь поссорились по его милости и наговорили друг другу жестоких слов, которых они уже не смогут забыть за всю остальную жизнь…
Нет, уж Бог с ними, с удовольствиями, которые покупаются такой ценой!
И мало этого: словно сама судьба грозно шла по пятам любовей поэта Лада. По меньшей мере, трое из его бывших любовниц были найдены зверски убитыми при загадочных обстоятельствах… Замечали ли вы, что дон Жуаны, популярные среди женщин, почти всегда пользуются в мужском кругу общим презрением? Дело тут, вероятно, не только в том, что средний, нормальный мужчина, у которого обычно есть жена, дочь или сестра, испытывает при виде неотразимого ловеласа чувство, какое он мог бы испытать, увидев буйно помешанного, вооруженного топором и выпущенного на людную улицу…
Есть еще и другое. Обыкновенный человек, интерес которого в жизни состоит в том, чтобы своей работой обеспечить свою семью, затем в самой этой его работе и, наконец, в каких-то дорогих для него политических или религиозных идеях, не может подавить в себе гадливости перед двуногим самцом, живущим только для наслаждения и смотрящим на всех проходящих мимо него женщин глазами охотника, глядящего на добычу… «Да он только об этом и думает? — говорит себе заурядный мужчина, когда ему попадается этакий блистательный homme a femmes. — До чего же он все-таки пуст!»
Такова, должен признаться, была и моя гамма чувств перед лицом великолепного образца богемы, каким являлся Лад. Но, может быть, лучше всего-будет рассказать по порядку, как я с ним встретился, Случилось это в сырой и холодный зимний вечер, в гостях у одного нового эмигранта, который был не в пример прочим русским, человеком эгоистичным и прижимистым.
Молодой человек моих лет, с которым я только познакомился и который рассказал о себе, что он тоже новый эмигрант, и даже мой земляк, ленинградец, а по профессии писатель, задумчиво сказал, когда мы готовились уже распрощаться и разойтись, что ему, собственно говоря, негде ночевать.
— Да пойдемте ко мне, — предложил я, — а завтра посмотрим, как найти выход из положения.
Ладошкин прожил у меня не одну ночь, а с полгода. И если я был принужден после этого срока его деликатно выгнать, то, в конце концов, что же мне и оставалось делать, когда он, к возмущению всего моего отеля, завел моду приводить к себе на ночь своих любовниц или пьяных собутыльников его артистических оргий?
Мы сохранили, однако, и после этого приятельские отношения и нередко встречались, хотя разница во всех наших взглядах и привычках была огромна. Даже в нашем отношении к спиртным напиткам. Я почти не пью вообще; но — таков уж склад моего организма — в случаях, когда отказываться мне кажется неудобным или мне приходит такая фантазия, могу выпить невероятно много, совершенно не хмелея и сохраняя абсолютную ясность сознания. Лад, наоборот, пил много и имел свойство пьянеть от одной рюмки водки или с одного стакана вина, от чего его язык сразу развязывался. В такие моменты он бывал иногда интересным собеседником.
