Идя рядом с передним гаром, я все время ожидал вопросов или даже указаний от Илло. Но она шла своим проворным шагом, почти такой же стремительной легкой походкой, как у нас, странствующих, и молчала так же, как и отец.
Несмотря на большую массу, гары способны бежать очень быстро, если ситуация требует от них таких усилий. Встретиться с бегущими дикими гарами очень опасно. Но обычно они идут очень ровно, и человеку нетрудно идти с ними наравне, если он к этому подготовлен. На севере наши животные всегда шли так, если только не получали приказа остановиться. Они, как и мы, словно не доверяли этой земле и предпочитали находиться в постоянном движении. А вот на юге они часто задерживались, хватали ветку или пучок травы и начинали шумно жевать.
Мы постепенно сворачивали на запад, хотя я хорошо знал, что шахты находятся прямо на севере, а на западе может быть только язык Чащобы, который высовывается на равнину, образуя петлю, готовую захватить всякого, кто настолько неблагоразумен или глуп, что готов углубиться в эту злую чащу.
В первые дни после открытия Вура люди с исследовательским оборудованием летали над Чащобой. Оборудование зарегистрировало наличие жизни, но ни один инструмент инопланетников не мог определить, что это за жизнь. С воздуха – я видел эти снимки – Чащоба кажется толстым пушистым зеленым одеялом, очень похожим на дым. Но дым движется, вздымается, редеет или собирается, а Чащоба остается неподвижной.
С поверхности это непроходимая масса растительности, настолько густой, что проложить в ней путь можно только огнеметом. И поскольку на планете много свободной земли, где фермеру не приходится бороться с растительностью, Чащобу оставили в покое. Да, в ней терялись люди, разбивались флиттеры. Если в таких катастрофах были уцелевшие, из Чащобы они не выходили. А послать туда спасательную партию, ориентирующуюся на автоматический сигнал коммуникатора, оказалось невозможно. По какой-то причине, непонятной даже специалистам, коммуникаторы замолкали, как только начинался полет над самой растительностью.
И однако сейчас мы шли путем, который мог нас привести только к краю Чащобы. Насколько мне известно, в этом направлении нет даже развалин владений, и я не понимал, чего хочет отец. В полдень мы остановились, поели путевого мяса и напились воды из канистр, которые наполнили в реке. Солнце зашло за облака.
Я заметил, как Витол, наш гар-вожак, на инстинкты которого вполне можно положиться (что знает каждый, кто хоть немного знаком с жизнью на Вуре), оторвал тяжелую голову от травы, посмотрел на юго-запад, расширил большие ноздри, как будто пытался уловить малейшую перемену в направлении ветра, пригнавшего облака. Он громко фыркнул, и остальные гары тоже перестали пастись и повернулись на запад.
Отец, который только что молча сидел с кружкой рес-чая в руке, встал и, как Витол, посмотрел на запад, принюхиваясь к ветру. Я поступил так же, потому что в воздухе стало заметно холодней и, хотя чувства у нас не такие острые, как у гаров, я тоже уловил какой-то запах.
Такой запах не может исходить от открытых земель перед нами. Только раз в жизни я ощущал подобный, и это было, когда отец в своих странствиях забрел вниз по Хальбу в болота, которые очень редко встречаются на Большом материке. Такой же запах сейчас долетел до нас, как будто летнее солнце коснулось мокрой скользкой земли. Ветер донес тошнотворный запах разложения.
Илло сделала один-два шага в сторону, подальше от фургона, от встревоженных гаров, которые фырканьем выражали свое растущее беспокойство, так что я быстро прошел между ними, почесывал место между рогами, давая им почувствовать, что мы с ними. Ибо гары, несмотря на свою внушительную массу, когда сталкиваются с чем-то незнакомым или опасным, полагаются на нас. Целительница прикрыла руками нижнюю часть лица, и глаза ее над переплетенными пальцами были яркими и внимательными.
Бинокль висел у отца на поясе, но он не воспользовался им. Я напряженно всматривался, но не видел ничего, кроме холмистой местности и волнующейся под ветром травы. Илло слегка повернула голову и посмотрела на моего отца.
