Он вытаращил глаза.
— Я на столько и не надеялся, сын мой. Даже на половину…
— Никогда нельзя говорить этого торговцу, хаджи Идрис. У него может возникнуть искушение вас обобрать.
— С вами я ничем не рискую, Бальдасар-эфенди! Вы — мой благодетель.
Я уже собирался вставать, но он меня удержал:
— У меня есть для вас еще кое-что.
Он скрылся на несколько мгновений за занавеской, потом появился, неся какую-то книгу.
«Еще? — сказал я себе. — Быть может, у него там в другой комнате целая библиотека. Во что же я, черт возьми, ввязался?»
Будто услышав мой немой вопрос, он поспешил меня успокоить:
— Это — последняя оставшаяся у меня книга, и я очень хочу подарить ее вам — вам и никому другому!
Он положил ее мне на ладони как на аналой, раскрыв книгу на первой странице. Господь милосердный! «Сотое Имя»! Книга Мазандарани! Разве мог я ожидать, что отыщу ее в подобной лачуге!
— Хаджи Идрис, это — редкая книга! Не следовало бы вам расставаться с ней подобным образом!
— Она больше не моя, отныне она ваша. Храните ее! Читайте ее! А я никогда уже не смогу ее прочесть.
С жадностью переворачивал я страницы, но было слишком темно, и, кроме заглавия, я не смог разобрать больше ничего.
«Сотое Имя»!
Силы небесные!
Выйдя от него с драгоценным сочинением под мышкой, я был как пьяный. Как же случилось, что эта книга, которую все так страстно желали, находится теперь в моих руках? Сколько людей приезжали с самых отдаленных концов земли на ее поиски, скольким я отвечал, что ее не существует, тогда как она была в двух шагах от меня — в самой жалкой из лачуг! И вот этот едва знакомый мне человек преподнес мне ее в подарок! Я был невообразимо взволнован всем этим! Словно очнувшись, я осознал, что смеюсь как дурачок, стоя один на пустой улице.
Я все еще чувствовал себя будто навеселе и пока не верил своей удаче, когда меня окликнул какой-то прохожий:
— Бальдасар-эфенди!
Я тотчас узнал голос шейха Абдель-Бассита, имама мечети нашего Джибле. Как ему удалось меня узнать, ведь он был слеп от рождения, а я не произнес еще ни слова?
Я подошел к нему, и мы обменялись обычными приветствиями.
— Откуда же вы идете, танцуя от радости?
— От Идриса.
— Он продал вам книгу?
— Откуда вы знаете?
— По какой другой причине могли бы вы пойти к этому бедняку? — сказал он, смеясь.
— Это правда, — подтвердил я, смеясь так же, как он.
— Безбожную книгу?
— Почему же она должна быть безбожной?
— Если бы это было не так, он предложил бы ее сначала мне!
— По правде говоря, я еще не очень хорошо представляю себе содержание этой книги. У Идриса слишком темно, и я собирался вернуться к себе, чтобы прочитать ее.
Шейх протянул руку:
— Покажите мне ее!
На его приоткрытых губах всегда было подобие выжидательной полуулыбки. Мне никогда не удавалось понять, когда он действительно улыбается. Так же было и на этот раз, когда он взял книгу, полистал ее несколько мгновений, держа перед своими закрытыми глазами, а потом вернул ее мне со словами:
— Здесь слишком темно, я ничего не вижу!
И на этот раз, уже не сдерживаясь, он засмеялся, устремив к небу невидящие глаза. Я не знал, требуют ли от меня законы вежливости присоединиться к его веселью. Терзаясь в сомнениях, я удовольствовался легким покашливанием — что-то среднее между сдерживаемым смехом и першением в горле.
— А что это за книга? — спросил он.
От зрячего человека можно скрыть истину — ложь иногда необходима. Но лгать тому, чьи глаза потухли, — подло, низко и недостойно. Повинуясь отчасти голосу чести, а может быть, также и суеверию, я решил сказать ему правду, которую все же облек в осторожные предположения.
— Возможно, эта книга могла бы оказаться той, что приписывают Абу-Махер аль-Мазандарани, — «Сотое Имя». Но прежде чем судить о ее подлинности, я хотел бы рассмотреть ее дома.
Он три или четыре раза ударил палкой о землю и шумно вздохнул.
— Зачем нужно сотое имя? Я с детства знаю все имена, которые требуются для молитвы, зачем бы мне понадобилось сотое? Скажите мне, ведь вы прочли столько книг на всех языках!
Он вынул из кармана четки и принялся их нервно перебирать, ожидая моего ответа.
