>– Бери. Или не бери. Так или этак – ты свободен.
>Конечно, я беру. Уходя, слышу, как Вито орет на других механиков, чтоб работали, а не пялились. Слышу, как кто-то что-то шепчет.
>А ведь это еще не конец, понимаю я. Сейчас Вито расскажет им, этим троим парням, что они работали с извращенцем. А теперь пропала женщина, и парни начнут прикидывать, что к чему, и у них вдруг получится, что два плюс два будет пять.
>Рано или поздно они придут за мной. Скорее рано.
>Я и сам пытаюсь сообразить, что и как, но голова разламывается, и в висках грохочет тяжелый, надрывный пульс.
>Бежать? Арестуют. Арестуют и упрячут до конца дней.
>Остаться? Эти тупицы мне кости переломают, а то и кастрируют.
>Решаю бежать, но потом понимаю, что не получится. Даже с чеком от Вито деньжат у меня всего ничего. Я чувствую, как нарастает, нарастает тревога. Я уже почти бегу по улице, и меня гонит запах цветочного парфюма какой-то цыпочки. Быстрее, быстрее. Я бегу, и в нос бьет этот ее аромат, а в голове вертятся непотребные мысли и образы. Я не выдержу. Не справляюсь.
>История с образцовым исправлением вот-вот лопнет и рассыплется. Это уж точно. Этот парень просто лопнет.
Знаете, чего люди хотят больше всего на свете? Хотят больше, чем любви, больше, чем денег, больше, чем мира во всем мире? Люди хотят чувствовать себя нормальными. Хотят, чтобы их эмоции, их жизнь, их переживания были такими же, как у всех остальных.
Это движет всеми нами. Корпоративный юрист-трудоголик, завалившийся в полночь в бар, чтобы опрокинуть пару «Космо» и снять безымянного жеребца, встает в шесть на следующее утро, стирает все следы шальной ночи и облачается в практичный костюм от «Брук бразерс». Почтенная «футбольная мамочка»[13], знаменитая своими шоколадными пирожными с орехами и декором в стиле Марты Стюарт, украдкой глотает «Риталин» своего сыночка – для бодрости и поддержания духа. И, конечно, глубокоуважаемый общественный деятель, втайне трахающий свою секретаршу, предстает перед публикой в одиннадцатичасовых новостях исключительно для того, чтобы сообщить, что нам всем нужно подходить к своей жизни с большей ответственностью.
Мы не хотим чувствовать себя фриками, непохожими на остальных, обособленцами. Мы хотим быть такими, как все, – или по крайней мере такими, какими нас призывают быть телевизионные рекламы «Виагры», ботокса или долговой консолидации. В стремлении к нормальности мы игнорируем то, что должны игнорировать. Мы покрываем то, что должны покрывать. Мы не принимаем во внимание то, чем должны пренебрегать, дабы держаться за иллюзию идеально упорядоченного блаженства.
И, может быть, так сильно желая быть по-своему нормальными, мы с Джейсоном и стали нормальными.
Раз-два в полгода я «брала отгул». Работающей мамочке нужна пауза, не так ли? И мой внимательный, заботливый муж позволял мне время от времени «отдохнуть в спа». А потом засиживался допоздна за компьютером, склоняясь над клавиатурой и сердито стуча по кнопкам. И я, добрая и понимающая супруга, никогда не жаловалась, что у моего мужа такая тяжелая работа.
Мы не мешали друг другу. Оставляли без внимания то, что приходилось оставлять без внимания. И между тем вместе наблюдали, как Ри катит по тротуару на своем первом трехколеснике. Мы вместе приветствовали ее первый «бултых» в бассейн. Мы смеялись, когда она впервые вошла на цыпочках в холоднющий Атлантический океан и с воплем выскочила на берег. Мы не могли на нее нарадоваться. Мы с восторгом ловили каждый ее смех, каждую улыбку, каждую отрыжку и каждое слово, скатывающееся с ее языка. Мы поклонялись ее невинности, ее независимому духу, ее смелости. И, возможно, любя ее, мы также учились любить друг друга.
По крайней мере, так я это ощущала.
Однажды вечером, ближе к концу лета, когда Ри готовилась пойти в сад, а я – в школу, уже в качестве учительницы, мы с Джейсоном засиделись допоздна. Он поставил диск Джорджа Уинстона. Что-то мягкое и мелодичное. Мы с Ри постоянно пытали его рок-н-роллом, но он всегда тяготел к классической музыке. Закрывал глаза и погружался в какое-то свое забытье. Иногда мне даже казалось, что он спит, но потом, присмотревшись, я понимала – нет, не спит и даже напевает что-то себе под нос.