Пат постучал по столу, требуя внимания. А Массимо ехидно хихикнул. Услышав стук, официантки повернулись к мужчинам и стали строить глазки. Словом, повели себя фривольно. Однако сердца наших героев ничуть не встревожились, не заиграли ответной страстью, ибо известно: голодный мужчина — увы, не кавалер.
Пат встал (а Массимо опять хихикнул) и, подойдя к официанткам), стал им что-то объяснять. Те выслушали его и вдруг гурьбой повалили из зала через дверь. Когда клерк вернулся, на его физиономии полыхала ярость. Смачно ругнувшись, он развел руками и произнес загадочную фразу.
— Черт бы побрал Брена. И у этих, кроме эротической программы, никакой другой не заложено…
И тут трое наших гостей, движимые голодом, наплевали на древний завет: «в чужой монастырь со своим уставом не ходят» — и стали требовать жалобную книгу. При этом они грозились, что «этого дела так не оставят».
К удивлению, требование жалобной книги напугало не обслугу ресторана, которой попросту не было видно, а самого Пата. Он стал уговаривать «инспекторов» не поднимать шума, «иначе будет плохо всем-всем…»
— Программу бездействия выдумал сам Брен. Он может обидеться, если его причуда кому-нибудь не понравится. Понимаете?
Друзья-гости, по совести говоря, опять ничего не поняли, но, поразмыслив, кивнули головами, так как знали из собственного опыта: справедливое требование не всегда приводит к торжеству истины.
Неожиданно Пат предложил:
— Я приглашаю всех ко мне! Тут недалеко. У меня кое-что найдется! — Пат выразительно щелкнул себя по горлу.
Орест углубленно улыбнулся, будто в нем зазвучали только что родившиеся аккорды необыкновенного концерта с небывалыми секвенциями, инвенциями, модуляциями, каких еще не было ни у Моцарта, ни у Рахманинова, ни у Шенберга, ни даже у Родиона Щедрина.
Георгий наморщил лоб, будто увидел в своем философском представлении полную гармонию мира.
Юрий просто-напросто потер ладонью о ладонь. Он всегда делал так, когда находил удачную рифму или гриб боровик.
Патрик жил действительно недалеко от ресторана, и через несколько минут голодная группа очутилась у двери одноэтажного, симпатичного на вид зеленого коттеджа. Отперев замок, Пат пригласил гостей в дом. Когда те вошли внутрь, то увидели грязь и беспорядок. Чертыхаясь и расшвыривая по сторонам бумаги и мусор, Пат поднял тучу пыли.
— Опять не убрано! Видал я в гробу этого Брена! Смех, а не президент!
Массимо дернул Пата за руку, и тот, спохватившись, с испугом глянул на гостей. Испуг его был понятен: говорить непочтительно о правителе (вы уже догадались, читатель, что Брен — правитель острова) да еще при инспекторах, у которых черт-те что на уме, опасно. И, как бы оправдываясь за невольно высказанные им слова непочтения к власти, Пат, исправляя положение, сказал:
— Брен — хороший президент! Только помощники у него из синтетики! Хороших людей нельзя пригласить в дом!
И с этими словами Пат повел гостей на кухню. Быстро разложив на столе хлеб, огурцы, селедку, бананы и поставив перед каждым по банке горчицы и по звонкому захватанному хрустальному фужеру, Пат вытащил из жерла камина канистру. Когда он водрузил канистру на стол, в ней выразительно булькнуло. Подмигнув гостям, хозяин отвинтил крышку и начал наполнять фужеры. И сразу кухня наполнилась острым запахом какой-то смеси: то ли антифриза с автолом, то ли ацетона с машинным маслом.
Заметив, что по лицам гостей пробежала судорога отвращения, Пат нежным сипом пресек их привередливость:
— Надеюсь, ребятки, вы не гнилая интеллигенция, — и предложил: — Пейте с богом. Это ликер «Шасси». За встречу! — Он с каждым чокнулся, неуловимым движением отправил содержимое фужера в глотку, будто у него внутри был не орган пищеварения, а туалетная раковина, и, сотворив из банана, селедки и горчицы пиратский бутерброд, стал его жевать.
Поэт, считающий, что все сюжеты для творческих тем берутся из жизни, решил повторить опыт хозяина. Но в нос ему шибануло такой едкой вонью, что он на минутку поперхнулся. Однако Юрий пересилил себя и опрокинул смесь в горло. И сразу же его прожгло по всему пищеводу и кишечнику аж до стула. Поэт чуть не погиб от наступившего удушья. Глотая открытым ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, он закатил глаза и, растопырив руки, запрокинулся на спинку стула. Пат быстро влил ему в рот воды и, постучав по спине, упрекнул:
