о стране и о других людях?
— Наверное, — со смехом предположил Магнат, — я беспокоюсь о других людях потому, что если я вижу кого-то несчастным, я сам становлюсь несчастным. Кроме того, — добавил он торжественно, — потому что Библия говорит нам любить ближнего своего. О стране же я беспокоюсь, пожалуй, потому, что у меня должен быть интерес в чем-то более значительном, чем я сам.
— Но вы и так значительны, — сказал Джон с искреннейшим обожанием во взгляде.
— Нет-нет, — торопливо откликнулся Магнат. — Я — всего лишь скромное орудие на службе чего-то невероятно значительного.
— Что это может быть? — спросил Джон.
— Наша великая Империя, разумеется, мальчик мой.
К тому времени мы подъехали к конечной станции. Магнат поднялся и взял шляпу с вешалки.
— Ну что же, молодой человек, — обратился он к Джону. — У нас получилась увлекательная беседа. Зайди к нам в субботу около 2:30, и я попрошу шофера покатать тебя четверть часа на Роллсе.
— Спасибо, сэр! — откликнулся Джон. — А можно мне будет посмотреть на ожерелье миссис Магнат? Я обожаю драгоценности.
— Несомненно, — ответил Магнат.
Когда мы с Джоном встретились в условленном месте за пределами вокзала, его единственным комментарием по поводу этого путешествия был его необычайный смех.
В течение шести месяцев после этого случая Джон становился все более независимым от старших. Его родители считали его вполне способным позаботиться о себе, так что предоставили ему практически полную свободу. Они редко расспрашивали его о том, как он проводил время, так как мысль лезть в чужие дела была им отвратительна, а в деятельности Джона, казалось, не было ничего загадочного. Он продолжал изучать человека и его мир. И иногда сам описывал какие-то из своих приключений, а порой использовал некоторые случаи в качестве примера в споре.
И хотя его интересы оставались в какой-то мере детскими, по его речи становилось ясно, что он продолжал быстро развивался. Джон мог тратить по несколько дней подряд на сооружение механических игрушек — например, кораблика с электродвигателем. Его железная дорога раскинулась по всему саду целым лабиринтом линий, туннелей, виадуков и застекленных вокзалов. Он не раз побеждал в соревнованиях самодельных моделей аэропланов. Во всех этих занятиях он был обычным мальчишкой, хотя и необычайно умелым и изобретательным. Но на самом деле, времени на все это уходило не так уж много. Единственное мальчишеское занятие, которому Джон уделял много времени, было мореплавание. Он смастерил себе крохотное, но вполне пригодное для плавания каноэ, оснащенное парусом и двигателем от старого мопеда. В нем он проводил многие часы, исследуя дельту реки и морское побережье, наблюдая за водными птицами, к которым он проявлял необычайный интерес. Это увлечение, которое иногда казалось почти одержимостью, он с извиняющимся видом объяснял так: «Они справляются со своими простыми задачами, проявляя больше изящества, чем человек со всеми своими сложными затеями. Посмотри на летящую олушу, или на кроншнепа, отыскивающего в земле пищу. Человек же, я подозреваю, так же хорош в своем деле, как первые птицы — в полете. Он — археоптерикс духа».
Даже самые ребяческие увлечения, занимавшие Джона, зачастую имели подобное объяснение с точки зрения более развитой стороны его натуры. Так, например, увлечение комиксами было, с одной стороны, просто забавой, с другой — снисходительной насмешкой над собственной глупой привязанностью к подобной ерунде.
Никогда за всю оставшуюся жизнь, Джон не перерос свои детские увлечения. Даже в последние годы жизни он был способен на ребяческие выходки и выдумки. Но уже в ранние годы его детские стремления всегда находились под контролем взрослого сознания. Мы знали, например, что он уже начал формировать мнение о том, какова цель жизни человека, о социальной политике, о внешней политике. Мы знали так же, что он много читал о физике, биологии, психологии и астрономии, что его всерьез занимали философские проблемы. Его реакция на философию была удивительно не похожа на реакцию взрослого человека, заинтересовавшегося тем же вопросом. Когда впервые одна из классических загадок философии привлекла его внимание, он погрузился в изучение литературы по теме. Он безотрывно изучал ее с неделю, а потом совершенно потерял интерес к теме до тех пор, пока не наткнулся на следующую загадку.
