— Топ-модель?
— Ага. Топ-топ-перетоп. Или артистка в телевизоре. Или в кино. В общем, знаменитая. И муж у тебя знаменитый. Третий. Старше тебя. Намного. Но тебе с ним хорошо. За границу то и дело мотаешься. Квартира огромная у тебя… Нет, еще кто-то есть. Хорошо-то тебе с мужем хорошо, но мужчина еще есть. Он тебе не нравится, но ты его любишь. И боишься ты только одного: что все это рухнет. Почему боишься, неизвестно. К врачам ходишь, от нервов лечишься. Это не обязательно сейчас, — пояснила Ольга Юрьевна. — Это раньше.
— Не помню. Ничего этого я не помню.
— Да ничего этого и не было, — успокоила ее Ольга Юрьевна. — Я ж говорю, это не то, что было, а то, что ты хотела.
— Этого все хотят. Быть знаменитыми, богатыми. Это нетрудно угадать.
Ольга Юрьевна открыла глаза и убрала свою руку.
— Ну, раз так, то я тебе вовсе не нужна.
— Нет, нет, — спохватилась Лиза. — Вы ведь главное угадали: я действительно актриса. Только не знаменитая. И не богатая. И муж у меня первый и последний. Кажется. И я не знаю, что делать.
— К врачам идти, а не по шарлатанам всяким шляться! — сказала Ольга Юрьевна, с удовольствием отпив чаю.
— Но вы-то ведь не…
— Я-то как раз она самая, шарлатанка. От тоски и скуки все это. Погадала один раз соседке, сошлось. Потом другой чего-то сказала, тоже сошлось. Ну и пошел народ, а мне приятно: все-таки не одна. Поговоришь, посоветуешь, пальцем в небо попадешь, водички дашь. Чаем подкрашу и даю. И действует! Хотя что-то я чувствую все-таки. Но глубоко в душу человеку залезать боюсь. Как бы не заразиться чем-нибудь. Люди ведь все заразные.
— В каком смысле?
— Души заразные у всех. У каждого в душе своя инфекция.
Лизу эта теория заинтересовала. Но Ольга Юрьевна то ли вдруг соскучилась, то ли заподозрила, что в Лизе-то как раз инфекция и сидит: стала недоброжелательной, хмурой. Поставила недопитую чашку.
— Ну, если вопросов больше нет…
— Да. Извините.
Через полчаса она была дома.
— Как спектакль? — спросил Игорь.
— Нормально.
Лиза прошла в ванную и долго стояла под душем, словно смывая с себя впечатления сегодняшнего дня, который ничего не объяснил ей, а задал еще больше вопросов, и неизвестно, когда найдутся ответы на них.
Поговорила с Настей, посмотрела рассеянно телевизор.
Надо спать. Чтобы проснуться прежней. Она устала. Ей надоело. Она больше не может и не хочет.
Игорь улегся рядом. Через некоторое время встал, вышел из комнаты, вернулся.
И, прижимаясь к Лизе, прошептал:
— Лапсик мой, Настя уже спит. Лапсик мой.
Лиза молчала, и он принял это молчание за знак согласия.
На самом же деле ей было все равно.
Я его жена, он мой муж, думала она. Все в порядке.
— Я сегодня ужасно романтический какой-то, — шептал Игорь.
(Вспышка: ОН С ПОХМЕЛЬЯ ВСЕГДА ТАКОЙ «РОМАНТИЧЕСКИЙ»!)
Игорь ласкал ее и целовал без чрезмерной нежности, но, надо отдать должное, не так, как привыкшие мужья ласкают и целуют. И Лиза поняла, что это ей нравится, и стала ждать продолжения.
Продолжение не заставило себя ждать.
Лиза смутно вспоминала ощущения своего тела, ведь своего же! И вдруг что-то такое стало происходить, что ей было уже не до мыслей о воспоминаниях и том, было это или не было. Она обвила руками шею Игоря, тот удовлетворенно хмыкнул. Потом он шептал ей что-то неразборчивое, слова щекотали ухо, ей это безумно нравилось, они вроде бы отвлекали ее от того, что происходило с ее телом, а на самом деле были той приправой, с которой происходящее ощущалось острее, ярче, насыщеннее, и вот наступило томление ожидания, похожее на то, какое у нее было несколько раз за эти дни, когда, казалось, еще немного, еще одно усилие и она все вспомнит, рухнет заслоняющая горизонт памяти стена. Игорь каким-то образом это томление угадывал и понимал и дал ему длиться ровно столько, сколько требовалось, чтобы подойти к самой последней грани изнеможения и нетерпения. И — обрушилась стена. Кажется, и для него тоже. Не памяти, конечно.
Несколько минут они не выпускали друг друга из объятий и тихо смеялись.
И в этот момент Лизе было все равно, кто она и помнит ли себя. Ей было слишком хорошо в единении с этим человеком.
