— Она тоже считала это смешным?
— Трудно сказать. Сабина любила вызывать у людей эмоции — веселье, любопытство, удивление, — но обычно она посередине истории вдруг внезапно останавливалась и меняла тему, словно опасаясь о чем-то проговориться.
— Стало быть, она боялась чего-то, связанного с коммуной.
— Я же говорил вам: она боялась того типа, который появился здесь. Я бы даже сказал: она была до смерти перепугана. Возможно, оглядываясь назад, я могу догадаться, что Сабина и до его прихода жила в страхе. Она вообще была девушка нервная и эмоционально неустойчивая, то полна энтузиазма по какому-то поводу, то мгновенно теряет интерес. Если честно, я считал это латиноамериканским темпераментом. Но можно взглянуть на ситуацию и с другой точки зрения. Сабина постоянно чего-то боялась. Не доверяла людям, с которыми работала. Может, у нее паранойя начиналась.
— Вы не вспомните, называла ли она имена кого-то из членов коммуны?
Кендрик ответил не сразу. Он замер и уставился в пустой стакан, который все еще держал в руке.
— Нет. Только один раз она сказала: дела в коммуне пошли плохо, когда там появились какие-то новые люди. Они, судя по всему, кочевали с места на место, странствовали по всему миру или что-то вроде того, но, очевидно, передвигались недостаточно быстро, с точки зрения Сабины. Конечно, как и у всех других групп хиппи, тусовавшихся вокруг Хэшбери, у них не было никакой конечной цели маршрута.
Брайони целиком сосредоточилась на беседе, избегая взгляда Стива.
— Она боялась кого-то из этих кочевников?
— Послушайте, я не знаю. Я не могу вспомнить. Не думаю, что Сабина упоминала какие-то имена. Мне и в голову не приходило, что там может быть что-то серьезное. Думал, обыкновенные поганцы хиппи.
Кендрик снова остановился, уставился в стакан и нахмурился.
Брайони наблюдала за ним, но не спешила нарушать тишину. Использовать молчание — так действовал Макриди. Внезапно Кендрик дернулся на стуле, словно его кто-то укусил.
— А это действительно важно, вся эта ерунда о коммуне? — Он впервые прямо посмотрел в лицо Брайони.
— Это самая важная и самая срочная информация, которая требуется следствию, мистер Кендрик.
— Короче, я не знаю, имеет ли это отношение к делу, но когда здесь появился тот тип в толстом шерстяном пальто — и, как я вам уже говорил, Сабина осталась на ночь у меня, — она дала мне на хранение дневник. Заставила меня поклясться, что я не стану читать его и никому не расскажу о нем. Это был старый дневник, который она вела еще в Калифорнии. Бедняжка не хотела, чтобы он попал в руки к тому типу.
— И вы не читали его?
— Ну, естественно, я заглянул в дневник. Но он на испанском.
— Почему вы не упоминали об этом раньше?
— Не был уверен, что стоит. Вероятно, я должен был сообщить об этом дневнике полиции сразу после убийства, еще в прошлом году. Но они с первой секунды забрали в голову, что я ее убил, и я впал в натуральную паранойю. У меня нет ни малейшего представления, что Сабина там писала, понимаете? А что, если она рассказывает что-нибудь обо мне? Это могло ухудшить ситуацию. Я ведь, признаться, некоторое время, думал, что со мной все кончено. И чем дольше я придерживал ее дневник, тем хуже это выглядело бы в глазах полиции. То, что я не рассказал о дневнике сразу. И когда они решили провести обыск в моей комнате, я его спрятал.
Кендрик поставил стакан на поднос, встал и медленно прошел к корзинам, выстроенным на полках вдоль стены. Он передвинул две корзины в верхнем ряду и вытащил еще одну сзади.
— Кажется, здесь, — пробормотал он, опуская корзину на землю рядом с подносом. Кендрик перевернул ее вверх дном, и в куче земли показался кончик пластикового пакета.
