— Люди, на которых работала Сабина Мельес, являются сотрудниками испанского посольства, мистер Кендрик. Конфиденциальность — непременное условие для всех сотрудников таких организаций.
Кендрик, который до этого момента говорил и вел себя очень мягко, неожиданно пнул ножку стула, на котором сидел.
— Вы что, пытаетесь меня дураком выставить? Зачем спрашивать о том, что вы и сами отлично знаете?
Макриди жестом призвал Латема к молчанию и вмешался в разговор:
— Я извиняюсь, мистер Кендрик. Ваши воспоминания крайне важны, мы не имеем намерении оскорблять вас. Пожалуйста, продолжайте. Вы ведь еще кого-то назвали в качестве возможного подозреваемого, не так ли?
— Вроде того. Это случилось за неделю до того… до того, как девушку убили. Она пришла в бар с тем типом — не помню его имени, а может, она и не говорила мне, как его зовут. Сабина сказала, что он был в той коммуне, где она раньше жила, в Калифорнии. Он только что вернулся из Америки и хотел, чтобы девушка приютила его на несколько дней, но она явно испытывала неловкость в его обществе, что на нее совсем не было похоже. Они тогда вместе выпили, посидели полчаса, а затем он ушел, а Сабина подошла ко мне и заговорила. Она была сильно встревожена. Сначала ничего не рассказывала про этого парня, а потом, после пары стаканчиков виски, чуть расслабилась. Я не помню в точности ее слов, но что-то насчет того, что этот тип связан с темными делишками. Я спросил, что она имеет в виду, а Сабина ответила, что кое-кто в коммуне плохо кончил. Я тогда еще поинтересовался, уж не потому ли она оттуда уехала. Она кивнула, мол, да. А затем Сабина сказала — и вот эти слова я четко запомнил: «Они влипли в настоящее дерьмо». Я попытался расспросить девушку поподробнее, узнать, чего она боится. Я даже был немного заинтригован, честное слово. Мне в голову пришла вся эта чушь про Чарльза Менсона, ну, вы знаете. Но тут вдруг Сабина начала смеяться. Мне показалось, что это скорее походило на истерику, так что я прекратил разговор. Но она спросила, не проведу ли я вместе с ней ночь.
Латем снова включился в диалог:
— И тогда вы с ней в первый раз переспали?
Рот Кендрика скривился:
— Нет. В первый раз это случилось за несколько месяцев до того, вскоре после первой нашей встречи. Я был для Сабины средством удовлетворения собственных потребностей. Ну, да это неважно.
— А вы могли бы описать того человека, что пришел тогда в бар вместе с мисс Мельес? — спокойно поинтересовался Макриди.
Кендрик глубоко вздохнул:
— Это трудно. Неопрятные волосы. Такие, знаете, крысиные хвостики. Кажется, темный шатен, но сложно сказать из-за грязи. По-моему, довольно высокий. Примерно метр восемьдесят. Худой. В тот вечер было тепло, но на нем было толстое шерстяное пальто, это я запомнил. Он был какой-то резкий, угловатый — руки и ноги находились в постоянном движении, как у людей, которые постоянно торопятся, но при этом выглядел сосредоточенным, а ведь так не бывает, если действительно торопишься.
— Вы не обратили внимание на цвет его глаз?
— Точно не скажу, но кажется, темные. Он один раз взглянул на меня, когда я перешагнул через его вытянутые ноги по дороге в туалет. Темные глаза, бледное лицо — боюсь, я вряд ли смогу сказать больше.
— И вы никак не можете вспомнить его имя?
— Я пытался сделать это. И чем глубже я погружаюсь в воспоминания, тем больше уверен: Сабина не называла его имя.
— Спасибо, мистер Кендрик, — решительно произнес Макриди, прерывая Латема, который готов был задать новый вопрос. — Если вы припомните еще что-то про этого человека или что мисс Мельес о нем говорила, прошу вас, немедленно дайте нам знать. А теперь можем мы подняться наверх и поближе рассмотреть ваши сады?
Кендрик словно бы на мгновение заколебался, прежде чем тронуться с места. Потом ссутулился и уставился на стол. Макриди решил поторопить его:
— Мистер Кендрик? Вы еще что-то хотите сказать? Что-то вспомнили?
— Пожалуй. Но не исключено, что я ошибаюсь, учтите это. Память иногда выкидывает странные штуки, правда? А мне задавали столько вопросов, что иногда я уже не уверен… Впрочем, ладно. Сабина сидела с тем парнем вон там. — Он указал на скамью в дальнем конце комнаты. — Они были увлечены беседой, но говорили негромко. Я собирал стаканы, так что проходил мимо них, чтобы взять посуду с соседнего столика. И вот что: я тогда отчетливо слышал их голоса, но не мог распознать слова. Я еще подумал, что они говорят по-испански.
