— А она точно ему мать, а не сестра?
— Скорее, все-таки, мать. Неандертальцы рано взрослели. В двенадцать лет они считались взрослыми. Да и наши предки в четырнадцать лет уже вступали во взрослую жизнь.
Мать тем временем взяла сверток с малышом, подошла к нашей группе, за несколько шагов остановившись, вдруг рухнула на колени, и поползла к нам на трех конечностях, протягивая рукой сверток с ребенком к Лене.
— Вот это номер… Это чего она, Дмитрий Сергеевич, объясните, чего она?
— Похоже, просит принять ее под покровительство нового стада-семьи. А нашу Лену приняла за главную самку, которая может походатайствовать за нее перед старшими в стаде.
— А почему в стаде, а не племени?
— В наше время считали, что неандертальцы жили в человеческом стаде. Система – семья-род стала формироваться к концу энеолита. Хотя есть и другие мнения.
— А давайте её накормим, она же все малому отдала, да и съела совсем мало!
— Давайте, попробуем, — я не мог противостоять порывам таких чувств у ребят, — только давайте немного, а то с голодухи слопает и получит заворот кишок. Что мы с ее отпрыском делать будем?
— А другие?
— Да что другие, дайте и им, если возьмут, понемногу. Быстро порезав сырую оленину, остававшуюся у нас, мы сдобрили куски солью, и принялись раздавать их племени.
Чака, увидев, что его племя кормят без его непосредственного участия, а верней, что не он руководит раздачей ресурса, и не ему достаются лучшие куски, особенно, почуяв соль на кусках мяса, совершенно взбеленился, и стал рваться с привязи, где был привязан.
— А ну-ка, тихо, вождь краснокожих, — пригрозил ему кистенем Сергей Степин. — Я тя живо сейчас успокою, а то и упокою – надоел уже.
Чака заткнулся на полуслове, верней, полувопле – знакомство с данным орудием отпечаталось солидной шишкой на макушке, и притих. Женщины с любопытством следили за диалогом. Матери – а ими было еще трое женщин, достали ребятишек разного возраста – от трех до пяти, по моей оценке, и стали их кормить уже виденным способом, а одна девочка подошла к Антону Ким, и протянула ручонку в просительном жесте. Наш таэквондист, любимец всех девчат лагеря, объект насмешек и сам изрядно любящий подшутить, всегда подчеркивающий свою мужественность, вдруг засуетился, кинулся к своему коробу и стал копаться в нем. Достав из короба кусок загущенного ягодного сиропа, он стал совать его ребенку. Я видел слезы на глазах парня и вспомнил, что у него с братом осталась в прошлом-будущем маленькая сестренка Инночка, которую они с Романом отчаянно баловали, таскали с собой повсюду, и наверно были ей ближе, чем мать с отцом, вечно занятые в каком-то своем бизнесе. Девочка неуверенно лизнула, вначале сморщилась, потом, распробовала, откусила кусочек, и… побежала делиться с другими детьми! К последнему она подошла к малышу, уже спящему на руках у матери, которая первой решилась к нам подойти. На пальчике оставался совсем маленький кусочек сиропа.
— Дмитрий Сергеевич, — робко проговорил Антон, — можно я еще немного из общего запаса дам… я потом буду хоть месяц чай без сахара… она же такая маленькая… как Инка наша… правда, Ромаш?
Тот только кивнул, тоже засовывая в ладошку девочки какую-то вкусность, то ли корень сараны, то ли что еще, поглаживая ее по голове, и подняв свою голову вверх. Я понял, что мальчишка с трудом сдерживается, чтобы не завыть в голос, а слезы… слезы, они и так текли из его глаз.
Ну вот те и несгибаемые мои спортсмены… Все-таки, какие они все дети! Дай мне боже, сил и здоровья передать им хоть по капле тепла и заботы, которую они потеряли в оставленном нами мире!
Девочка погладила Романа грязной лапкой по лицу, что-то пискнула, посмотрела, и также погладила Антона, потом посмотрела на обоих по очереди и порскнула к матери, и стала что-то увлеченно трещать ей на своем языке, состоявшем в основном из коротких рубленых слов без окончаний, то и дело, показывая на братьев.
