* * *
10.30. Звякнул Найджелу, спросил, что носят роллеры.
– Красные атласные спортивные трусы, – отвечает, – с разрезами по бокам, шелковые безрукавки, белые носки до колен, наушники “Сони” и золотую серьгу в ухе.
Поблагодарил я, повесил трубку, вернулся к себе и опять уставился на свои шмотки.
Трусы у меня черные, жилетка есть, только она белая и с завязками, а носки, хоть и до колен, но серые. Вот черт! Кто теперь без плейера ходит? Да никто! И ухо у меня не проколото, так что последние два пункта вылетают. Может, с Шарон Боттс и так сойдет?
Вопрос: на чертову эту площадку прямо в шортах топать или взять их с собой, а там переодеться? Еще вопрос: как узнать Шарон Боттс? Я ж ее только в школьной форме видел, а девчонки в цивильной одежде жуть как меняются, по своему опыту знаю.
Все, пора двигать.
* * *
18.00. Чтоб я еще когда-нибудь на ролики встал? Ни в жизнь. Сегодня в первый и в последний раз. Шарон Боттс в этом спец. Так и свистела по площадке со скоростью сорок миль в час, да еще в воздухе всякие фортели выделывала.
А иногда около меня тормознет, крикнет: “Да отлепись ты от забора, балда” – и вперед. Хоть бы раз остановилась поговорить по-человечески. Потом наше время вышло, малолетки на площадку высыпали, Шарон ко мне подкатила и помогла добраться до кафе. Взяли по бутылке колы, и я потащился в раздевалку за виноградом. Когда ей отдал, она говорит:
– Это еще с какой стати? Что я, по-твоему, нищая?
Хотел намекнуть, взглянуть этак выразительно на ее фигуру в тугой майке и мини-юбке, но тут диско как грохнет! Шарон поскакала на площадку, завертелась там как ненормальная; потом ее вообще от меня загородили здоровенные роллеры в атласных трусах, ну я и вернулся в раздевалку.
Когда домой пришел, сразу Найджелу звякнул. Пожаловался, что с его Шарон Боттс осечка вышла. А ему, оказывается, сама Шарон уже успела поплакаться. Будто бы я ее опозорил, потому что в школьной форме для физры приперся.
Найджел теперь зарекся сватать.
4 июля, воскресенье
Четвертое после Троицы. День независимости в Америке.
Только сел за воскресный ужин, как позвонил Берт Бакстер и приказал срочно двигать к нему. Я проглотил спагетти, чуть не подавился и рванул к Берту.
Его злющая овчарка по кличке Штык скулила под дверью. На всякий пожарный сначала скормил ей собачью шоколадку, а потом рысью махнул к Берту. Нашел его в гостиной, в инвалидном кресле. Ящик не работал, так что я сразу понял – дело нешуточное. Берт сказал, что Квини совсем хреново. Я прошел в спальню глянуть. Квини скрючилась на продавленной кровати; у меня внутри все так и похолодело, когда я ее увидел. (Наверное, ей и вправду паршиво было, если она ни щеки не раскрасила, ни губы.)
– Вот хороший мальчик, – простонала Квини. – Молодец, что пришел.
Я спросил, что с ней такое. Отвечает, что у нее “раскаленные иголки в груди”.
Тут Берт встрял:
– Минуту назад не иголки, а ножи раскаленные были!
– Ой, Берт, – сипит Квини, – тебе не все равно, ножи или иголки?
Я спросил у Берта, вызывали врача или нет. Оказалось, не вызывали, потому что Квини как врача увидит, от страха трясется. Я с мамой по телефону посоветовался, она обещала прийти.
Пока маму ждали, я чаю приготовил, Штыка накормил и Берту бутерброд со свеклой сделал.
Потом мои родители пришли и взялись за дело. Мама позвонила в больницу. И правильно сделала, потому что “скорая” еще не приехала, а Квини совсем чудная стала: про карточки какие-то продуктовые бубнила и всякое такое.
А Берт держал ее за руку и называл “своей чокнутой мегерой”.
Санитары уже дверцы “скорой” закрывали, как вдруг слышим – Квини хрипит:
– Без румян не поеду!
Неси ей румяна, хоть тресни. Я пулей в спальню, а там на комоде чертова куча баночек, сеток для волос, шпилек, тарелок всяких, кружевных салфеток и фотографий с детьми и невестами. Румяна нашлись в ящике.
Мама тоже поехала в больницу, а мы с папой остались утешать Берта. Через два часа мама позвонила:
– У Квини удар случился. Торчать ей тут до скончания века.
Берт и говорит:
– Это как же мне теперь быть? Что ж мне делать-то без моей крошки?
Крошки!!! Квини семьдесят восемь стукнуло.
