— Да, — ответил он.
— Знаешь, мой отец разводил гончих, когда я была совсем маленькой. Я никогда не хотела отдавать щенков, а когда достаточно подросла, то всегда беспокоилась, в состоянии ли новые хозяева хорошо о них заботиться.
— Не знал, — ответил он.
— Мы расстаемся с куда большим, чем щенками, Жан-Клод. Это наши люди, любовники, друзья, а мы отсылаем их. Я не против тех, кто едет в качестве Мастеров править своей территорией, но мне не нравится, что мы отдаем кого-то другим Мастерам.
— Вот почему мы наносим предварительный визит, а то и три, дабы убедиться, что это хорошее место и что с нашими людьми будут хорошо обращаться.
— Реквием не любит Эвангелину, — сказала я.
— Да, он любит тебя.
— Я не хотела, чтобы он влюблялся в меня, — вздохнула я.
— И я не хотел, чтобы ты приобрела силу моего ardeur-а, моего огня вожделения, и стала живым суккубом для моего инкуба, но дело сделано. Мы те, кто мы есть, и теперь тебе известно о силе, которой обладаешь во время секса, пока кормишь ardeur.
— Реквием — Мастер вампиров, Жан-Клод и разорвал первую случайную связь.
— Я верю, что его любовь к тебе, ma petite, не из-за ardeur-а, а из-за него самого и из-за тебя. Любовь относиться не только к объекту любви, зачастую она говорит больше о нас самих, чем о тех, кого мы любим.
— И что это вообще значит? — не поняла я.
— Это значит, что Реквиему нужно кого-то любить. Он всегда был безнадежным романтиком, а что может быть безнадежнее, чем любить кого-то, кто уже любит других?
— Говоришь так, будто ему нужна терапия.
— Не помешало бы, — согласился он.
Я вздохнула.
— Думаешь, он обратиться к специалисту?
— Если мы прикажем ему, обратиться.
— Мы можем приказать ему записаться на прием и с кем-то поговорить, но не заставить его открыться. Чтобы все сработало, ты должен быть готовым работать на своих условиях. Ты должен быть готов принять горькую правду и бороться, чтобы стать лучше. Это требует мужества и силы воли.
— У него есть мужество, но не думаю, что он готов излечиться от этой любовной привязанности.
— Он заботится обо мне больше, чем о себе, с этим я помочь не могу.
— Согласен, не можешь.
— И так, вернемся к нашему кризису, — напомнила я.
— С тебя уже хватит на эту тему, я понял.
— Ага, — согласилась я, мне и правда эта тема осточертела уже, но… — По одной проблеме в день, идет?
— Как скажешь, — согласился он.
— Я сама от этого не в восторге, Жан-Клод. Я вообще не знала, встречусь ли когда-нибудь с семьей Мики, и уж точно не при таких обстоятельствах.
— Нет, разумеется, нет, ma petite. Самолет в вашем распоряжении. Осталось только подобрать телохранителей для вашего сопровождения.
— Каков минимум? — спросила я.
— Шестеро.
— Двое на каждого, — сказала я.
— Oui.
— Ты не мог бы заняться организацией самолета, пока я занимаюсь охраной? — спросила я.
— Конечно, и я бы предложил, чтобы большинство из охранников были твоими любовниками. Тебе нужно будет кормить ardeur, а горе Мики может снизить его интерес к этим делам.
Я кивнула, будто он мог меня видеть и добавила:
— Согласна.
— Я жалею, что не могу привести тебя домой и познакомить со своими родными, потому что они давно уже умерли, но такие моменты, как этот напоминают мне, что есть вещи похуже, чем давным-давно потерянная семья.
— Ага, терять их здесь и сейчас полный отстой.
— Ах, ma petite, ты за словом в карман не лезешь, — хмыкнул он.
— Я сейчас на тебя хмурюсь, чтоб ты знал.
— Но не со зла же, — парировал он.
Я улыбнулась:
— Да, так и есть.
— Je t’aime, ma petite.
— И я тебя, Мастер.
— Обычно ты говоришь это с насмешкой и закатыванием глаз. Ты никогда, никогда не говоришь этого всерьез.
— Ты действительно хотел бы, чтобы я говорила это всерьез?
— Нет, — ответил он. — Я хочу равноправных партнеров, а не рабов или слуг. И понял, что именно поэтому и выбрал тебя и Ричарда. Я знал, что вы будете сопротивляться, желая остаться свободными, остаться собой.
— А известно ли тебе теперь, насколько тяжело нам далось это сопротивление?
Он рассмеялся, и этот смех дрожью прошелся по моему телу, заставляя меня закрыть глаза и затрепетать прямо за столом.
