— Ты чего такой дерганый?
— Обыкновенный! — ответил Венька, махом забросил на спину Любину ношу и сразу же пошел вперед, всем видом давая понять, что не склонен сейчас к разговорам.
«Начальника изображает», — подумал Виктор и снова спросил:
— Что ничего не говоришь? Куда запропала Капитолина? Какие новости?
— После потолкуем, — не оборачиваясь, отрезал Венька.
В чертежке они сели друг против друга за длинный стол, сколоченный из толстого теса. От закопченных дымокуров на подоконнике тянуло застоявшимся духом бани по-черному. Зудели, приплясывали на стеклах ошалелые комары. На дальнем окне струной на высокой ноте пел заневоленный шершень. Неуютом, глухой пустотой повеяло вдруг на обоих.
Виктор терпеливо ждал. Венька заметно волновался, сосредоточенно мял сигарету, долго раскуривал, сплевывая табачные крошки, вконец измусолил ее так, что расползлась бумага на конце. Смял сигарету, достал другую. Он, видимо, хотел сказать что-то злое, обидное, взбаламучивал в себе, поднимал злость. Но злости не было, не находилось оправданий для нее. Тогда Венька устало откинулся на стуле и заговорил, глядя в окно:
— Капитолина Тихоновна в больнице. Обострение язвы. С месяц проваляется. А остальное сказано вот тут. — Венька перекинул через стол сложенную вчетверо бумажку, посмотрел пристально на Виктора, криво усмехнулся: — Успел ты угодить начальнице. Далеко пойдешь…
Смутно догадываясь, но до конца еще не понимая Венькиных слов, Виктор развернул бумажку.
«Врио начальника партии назначается Старцев В. З. Распоряжение: срочно уходить самосплавом до встречи с „Кречетом“.
Начальник технического участка пути Спирин.
Телефонограмму принял Журавлев».
* * *
Венька вышел из чертежки, не сказав больше ни слова. Тихо прикрыл за собой, дверь. На дальнем окне, в углу, заставленном планшетами, по-прежнему бился о стекло, тревожно звенел шершень.
Виктор даже не поднял головы. Он все еще смотрел на листок бумаги, видел разом все слова, от первого до последнего, все четче осознавал их смысл, и постепенно им овладевала растерянность. Нет, не сама работа и ответственность за нее страшили его. Дела Виктор не боялся, работать с любым инструментом умел, за все брался смело, без оглядки, не раздумывая и не забивая попусту голову сомнениями. Да и все было отработано так четко, что за производственную часть не стоило беспокоиться. Каждый знал свое место — оставалось просто не нарушать ранее заведенного порядка и вмешиваться лишь тогда, когда он почему-либо мог нарушиться сам. Виктора прежде всего смущало, что он, не желая того, ударил по самолюбию старшего техника. А Венька, как все люди, не отличающиеся сильным характером, был чрезмерно впечатлительным, обидчивым. Можно предполагать, что остынет он не скоро и поддержки от него в первое время ждать не придется. И еще вопрос: как его, второго техника, возвышение воспримут другие? Трудно поэтому начинать разговор с людьми. И потом, ведь завтра утром ехать не на съемку или промеры, а сплывать вниз.
Самосплав. Приходилось Виктору во время практики с десяток-километров переводить таким способом партию с одного переката на другой. От того давнего события осталось ощущение веселого шума, гвалта, радостной беготни вокруг шпиленка — вертикальной лебедки для выхаживания якоря вручную. Но в тот раз он был только простым исполнителем и не пытался вникать во все тонкости самосплава.
«С чего начать? На кого опереться? Эх, совсем некстати обиделся Венька. Черт дернул Капитолину рекомендовать начальству оставить меня за старшего. Не было печали…»
Виктор прошелся взад-зперед по чертежке. Звонкое, беспомощное жужжание шершня раздражало его, мешало сосредоточиться. Откроешь окно — напустишь комаров. Тогда он попытался поймать шершня, захватив бумажкой, и выпустить на волю. Тот не давался, увертывался из-под пальцев. Увлекшись, Виктор тут сильнее сжал его, и шершень замолк. Сразу оглушило мертвой тишиной. Виктору стало совсем не по себе. Он поспешно бросил бумажку в мусорную корзину, подошел к столу Капитолины Тихоновны и подсунул телефонограмму под стекло. Надо было идти к людям. Его наверняка ждали.
