Меня называли всеми видами развращенных и оскорбительных имен, но Грим, произнесший слово «сиськи» своим агрессивным тоном, заставляет меня сгорать со стыда, но в этом есть и нечто другое. Что-то, что я не знаю даже как описать. Дрожь заменяет мурашки на моих руках, и внезапно в замкнутом пространстве становиться словно на двадцать градусов теплее.
— Возьми меня за руку.
Приказ произнесён нежно, но всё же, кажется, что слова причиняют ему боль, и я практически могу слышать, как его горло разрывалось, когда он заставил слова выйти наружу.
— Зачем?
— Почему тебе обязательно спрашивать меня? С этого момента я, бл*дь, твой хозяин, так веди себя соответственно и возьми меня за грёбаную руку.
«Он не может выносить твои прикосновения», — шепчет голос в моей голове.
«Но я хочу прикасаться к нему, — шепчу я в ответ. — Отчаянно».
Аккуратно, больше в своих интересах, чем в его, я протягиваю левую руку через холодное кожаное кресло, костяшками задеваю ткань, моя ладонь протянута и раскрыта. Он не берет мою руку сразу же, но я чувствую, как он смотрит на неё, взвешивая, сможет ли он это сделать. Я оставляю свою руку там, чувствуя себя раскрытой и в большей степени обнаженной, нежели чем тогда, когда я множество раз была голой, просто ожидая этого первого прикосновения его кожи к моей.
Будет ли его рука мягкой или грубой? Есть ли у него мозоли? Его ладонь сухая? Горячая? Гладкая? Сильная?
Эти вопросы крутятся в моей голове, как песок в приливной волне, и я практически… почти пропускаю сам момент, когда кончики его пальцев скользят по моей коже.
Если б я не знала лучше, то это прикосновение можно было бы считать почтительным. Кончики его пальцев настолько гладкие: они ощущаются как атлас, когда медленно скользят по моей коже, оставляя небольшой фейерверк на своём пути. Когда его ладонь обхватывает мою, и его пальцы близки к тому, чтобы осторожно взять мою руку, я получаю ответы на все кружащиеся в голове вопросы.
Мягкая или грубая? Есть ли на ней мозоли? Мягкая, но с мозолями в верхней части ладони, под основанием каждого пальца.
Сухая? Горячая? Гладкая, Сильная? Сухая, теплая, гладкая, исключая мозоли, и несмотря на его нежную хватку, я могу почувствовать пульсацию силы, таящуюся под кожей. Он может сломать мою руку, не моргнув глазом, если захочет это сделать.
— У тебя нет отпечатков пальцев, — глубокомысленно заявляю я, поражаясь гладкости кончиков его пальцев.
Его рука на малую толику напрягается при моих словах, но он честно отвечает:
— Я — призрак. Призраки не нуждаются в них. Призраков невозможно найти.
Его слова поражают меня не столько из-за контекста, в конце концов, этот человек — хладнокровный убийца, сколько из-за того, что, несмотря на попытку держать свой тон нейтральным, одиночество сочится из каждого его слова.
— Когда ты стал призраком? — спрашиваю я, не ожидая продолжения беседы.
— Когда умер, — признаётся он, его пальцы чуть сильнее сжимаются вокруг моей руки. — Мне было одиннадцать, когда я умер, а затем переродился.
Ему было всего лишь одиннадцать, когда он стал Гримом.
— Кем ты был до этого? — подталкиваю я, а он отвечает так, как будто здесь никого нет, кто бы в действительности слушал его.
— Генри.
Это признание ценно для него, и я чувствую, как стальная полоса напряжения оборачивается вокруг наших грудных клеток.
— Сломанный, мертвый мальчик по имени Генри.
Его голос затихает, как будто сейчас он понял, что разделил слишком многое, так что мы сидим в тишине. Мои пальцы осторожно сжаты рукой ужасного убийцы, пока моё сердце болит из-за маленького мальчика по имени Генри.
— Мы прибыли. Я буду ждать неподалёку, просто позвони один раз, если я понадоблюсь, и я подберу вас у главного входа. Два звонка, и я буду ждать вас у черного входа в переулке.
Отстранённый голос водителя раздаётся из динамика, в то время как мы останавливается снаружи невзрачного здания на Рю Монмартр в центре Парижа. Множество деревянных дверей с изящными барельефами утопают в фасаде из цемента — это единственный признак, что эти построенные дома представляют собой что-то впечатляющее. Не то чтобы я когда-нибудь видела эти двери, но я слышала их описание от другой собственности. Шёпот поздно ночью в наших клетках о неудавшихся побегах или извращенные воспоминания о ежемесячных рынках, неудержимо льющиеся из рыдающих губ новых приобретений.
