Глава 1 Город на границах
Дальше этого места закона нет.
Надпись на пограничных столбах Рима
Петербург удивительным образом оказывается сразу на нескольких границах. Самая очевидная из этих границ — это граница суши и моря. Но и другие, даже более значительные границы проходят здесь.
На краю суши
Цитировать большущие куски других авторов — не лучший способ писать собственные книги, но лучше В.Н. Топорова сказать не в силах: «Постоянное и актуальное присутствие моря… неотвратимо… ставит вопрос-вызов, на который нельзя не отвечать, и который, приглашая… выйти из «своей» обжитости, уютности, «укрытости» — потаенности в сферу «открытости», заставляет… задуматься над проблемой судьбы, соотношения высшей воли и случая, жизни и смерти, опоры-основы и безосновности-смерти, над самой стратегией существования «перед лицом моря» (Sein zum Меег, по аналогии с Sein zum Tode), над внутренними и внешними резервами человека в этой пограничной ситуации…» открытость» моря, его опасности, неопределенности, тайны… приглашение к испытанию и риску, к личному выбору и инициативе, к адекватной морю «открытости» человека перед лицом «последних» вопросов»[49].
В.Н.Топоров, конечно, имел в виду «балканского» человека времен античной древности. Но ведь море осталось таким же, будь то Средиземное море или Балтика, и человек антропологически ничуть не изменился со времен Эллады. «Вызов» моря ставит русского человека в ту же самую экзистенциальную ситуацию, что и балканского. Выборы, которые приходилось делать всем русским мореходам и даже рыбакам, в этом пункте ничем не отличаются от выборов Энея, Алкивиада или Перикла.
Итак, вот первая граница — море. Мне возразят, что есть ведь и другие русские приморские города — Архангельск, Мурманск, Владивосток, Одесса. Но стоит уже перечислить, и оказывается: да, в каждом приморском городе идет интенсивный процесс развития культуры! В каждом из них неизменно складывается самобытный слой творцов и носителей культуры, и этот слой всегда отличается от интеллектуалов других городов. Нет в России приморского города, где процесс шел бы в том же масштабе.
Но и в ряду таких городов-символов, как Архангельск или Одесса, Петербург резко выделяется. Тут, что ни говори, совсем другой масштаб. Петербург больше и по размерам, и по глубине своего воздействия на человека, по степени своих отличий от всего остального.
Может быть, дело в том, что Петербург основывали сухопутные русские люди? В Холмогорах, в Архангельске давно сложились школы русских мореходов. В XVI–XVII веках Московия располагает очень неплохим рыболовным и торговым флотом. Что характерно — возник этот флот совершенно независимо от флотов других европейских держав. Никто не прорубал окно в Европу и не лазил в окно нараскоряку. Никто не звал голландцев осчастливить нас своими познаниями. А флот был такой, что поморы на своих судах регулярно ходили к архипелагу Шпицбергена, Свальбарда норвежцев, преодолевая порядка 2000 километров от Архангельска. Из этого расстояния добрых 1000 километров плыли они по открытому океану, вдали от берега; добирались порой до 75, 77-го градуса Северной широты. «Ходить на Грумант» было занятием почетным, но достаточно обычным. Более обычным, чем для голландских матросов плавание в Южную Америку вокруг мыса Горн.
О том, что русские регулярно бывают на Груманте-Свальбарде-Шпицбергене, в Европе знали еще в XV веке.
Тем более регулярно плавали поморы вдоль всего Мурманского побережья; огибая самую северную точку Европы, мыс Нордкап, добрались до Норвегии и лихо торговали с норвежцами, причем продавали готовую промышленную продукцию — парусное полотно, канаты и изделия из железа. А покупали сырье — китовый жир и соленую рыбу. В 1480 году русские моряки попали в Англию и после этого посещали ее неоднократно.
Считается, что английский моряк Ричард Ченслер в 1553 году «открыл» устье Северной Двины, Архангельск и Холмогоры. Он был принят варварским царем Иваном IV и погиб во время кораблекрушения в 1555 году, возвращаясь из второго плавания.
