Петербург — праведный. Петербург — и часть России, и вместе с тем город, рвущий со всей прошлой русской историей. Меньшинство засевших в нем — это меньшинство праведников, вокруг которых копошится отвратительная, глубоко неправильная и неправедная Россия. Лапотная, бородатая, кондовая, тупая, лоб разбившая о церковные полы, подлежащая перевоспитанию или искоренению.
То есть «русская Азия» вообще должна исчезнуть, уступив место «русской Европе». Такое представление тоже было, и символами «русской Азии» и «русской Европы» тоже были Москва и Петербург. Но «дуальная оппозиция» много чего добавляла к «образу врага». «Неправедные» русские туземцы становились для петербуржца примерно тем же, чем были индусы для британца, негры из Нигерии для француза XVII] — XIX веков.
«Русские европейцы» смотрели на «русских туземцев» взглядом колонизаторов, и Петербург стал воплощением идеи колонизаторства в собственной стране.
Глава 3 Что получилось. Город-эпоха
Тишина благодатного юга,
Шорох волн, золотое вино…
Но стучит петербургская вьюга
В занесенное снегом окно,
Что пророчество мертвого друга
Обязательно сбыться должно.
Г. И. Иванов
Памятник восьмидесяти лет
Петербург мыслился как город — символ новой эпохи. Трудно сказать, что вкладывал Петр в это слово: «новая эпоха». Петербург состоялся как символ петербургской эпохи в русской истории (1721–1917). Если даже принять другую дату начала построения города, 1769 год, ничего не изменится — ведь периоды градостроительства и периоды исторических эпох совершенно не обязаны совпадать.
Петербург строился и формировался добрые двести лет. Три плана застройки города аккуратно сменяли друг друга[44]. Поразительное дело, но стоило только закончиться строительству города — тут и настал всему петербургскому периоду нашей истории конец… Ну как тут не проникнуться мистическими настроениями!
В каждом городе присутствуют здания разных эпох. В любом городе можно попытаться представить, как он выглядел в ту или иную эпоху. Можно, мысленно вычленив сооружения «нужного» периода, мысленно достроив имеющиеся — снесенными, попытаться представить, как выглядела, скажем, Красная площадь в эпоху Ивана Грозного. Или Крещатик — в эпоху наполеоновских войн. Можно даже построить макет города, каким он был в соответствующую эпоху.
Но Петербург и сейчас выглядит так, как выглядел в петербургский период. Не нужно ничего мысленно сносить или достраивать. Нет смысла строить модели и макеты. Стоя возле бронзовых львов на набережной, около Дворцового моста, мы видим, по сути, то же самое, что видел еще А.С. Пушкин. Конечно, тогда не было телеграфных столбов и трамвайных проводов… Но, во-первых, были коновязи. Во-вторых, над Невой даже эти незначительные детали не очень заметны. И уж тем более не изменилась набережная, на парапет которой Александр Сергеевич, если верить его собственному рисунку, в свое время опирался попой.
Точно так же улица профессора Попова или набережная Каменного острова и сейчас таковы же, какими видели их тот же Попов, Тимирязев, Вернадский, Бутлеров… Здания университета таковы, что очень легко представить себе — вот сейчас из-за угла вынырнет Менделеев…
За восемьдесят лет, с 1760 по 1840-й, центр Петербурга застроен так последовательно, красиво, так удобно, что время почти не внесло изменений в архитектурный ландшафт его центра. Петербург обречен быть символом той эпохи, на протяжении которой он был столицей Российской империи, и в первую очередь — этих восьмидесяти лет.
Петербургский период русской истории
Людям свойственно идеализировать прошедшее. Для С. Говорухина «Россия, которую мы потеряли», — это, конечно, в первую очередь Россия петербургского периода. Убирать из книг и учебников шизофренические бредни коммунистов о старой России, восстанавливать правду о своей Родине — благородное дело. Но идеализировать ли любой период жизни страны? Стоит ли считать его потерянным раем?
Петербургская эпоха нашей истории была и неоднородной, и непростой. Не так уж много общего между московитами начала XVIII века, ряжеными в европейские мундиры, и их собственными внуками, пресловутым «третьим непоротым поколением» русских дворян. Еще меньше общего между дворянами XVIII — начала XIX века и образованными разночинцами начала XX столетия, — а ведь эпоха-то одна.
