Столица феодоритов - страница 27
Генуэзцы на том не успокоились. На следующий же день, не теряя времени, их галеры направились к Каламите. На предложение сдаться ее жители ответили, что если им будет сохранена жизнь и имущество, они сдадутся к вечеру следующего дня. Получив согласие генуэзцев, каламитяне незаметно для врага ушли из крепости вместе с имуществом; разъяренные генуэзцы подожгли Каламиту. Оставаться долго в обезлюдевшем городе без продовольствия они не могли и вернулись в Чембало. После этого генуэзцы двинулись вдоль южного побережья на восток, грабя поселения, разрушая крепости местных феодалов и приводя к повиновению тех, кто пытался сопротивляться.
Так неудачно закончилось для владетелей Феодоро возвращение Чембало. Каламита же вскоре была восстановлена, и снова началась ежедневная, подспудно протекавшая борьба за Поморье.
Что касается княжича, взятого в плен, то его пребывание у генуэзцев оказалось непродолжительным. Видимо, сразу же по окончании военных действий он был освобожден и в том же 1434 г., после смерти отца, стал правителем Феодоро. Освобождение Алексея объяснялось, по-видимому, соображениями дипломатического характера. Политика генуэзских властей была дальновидной: назревала турецкая опасность, уже имели место первые (так сказать, пробные — со стороны турок) военные столкновения. Следовало искать политического равновесия на полуострове, и в течение всего княжения Алексея-младшего мы действительно не видим враждебных стычек с генуэзцами.
Надпись из Каламиты. В центре — монограмма князя Алексея, "владетеля Феодоро и Поморья"
В первой половине XV в. при князьях Алексеях — старшем и младшем — княжество Феодоро достигло наивысшего расцвета. Об этом свидетельствуют и династические связи феодоритов. Так, например, в 1426 г. произошло важное для Феодоро событие: дочь старшего князя Алексея — Мария вышла замуж за знатного вельможу Давида Комнина, ставшего вскоре трапезундским императором. Брак этот сильно повысил политический престиж Мангупского дома. Мария была первой женой Давида и, к счастью для нее, не дожила до бедственного 1461 г., когда Трапезунд, вслед за Константинополем, попал в руки турок.
Оба Алексея пользовались таким почетом в Крыму, что их именем стало называться иногда и само княжество. Так, в донесении венецианскому дожу о падении Кафы и Мангупа последний назван Алексой.
После смерти Алексея-младшего, судя по татарским источникам, княжил его сын Олу- или Улу-бей ("большой князь"). Можно с уверенностью сказать, что татарское его прозвище не было именем: до 1475 г. все князья Феодоро исповедовали христианство и носили только православные имена.
Прозвище "большой князь" появилось, конечно, не случайно. Вне всякого сомнения, уже отец Олу-бея сделался важной политической фигурой феодальной Таврики, и этому вполне соответствует титул, которым наделяют его ближайшего преемника итальянские источники — "сеньор Феодоро", а также русские документы, где он зовется князем.
Сразу же после падения Константинополя (1453 г.) заметно возрастает экономическое соперничество между Кафой и Каламитой. Последняя привлекала к себе немалую часть выгодных торговых операций на Черном море (в том числе сделок с турками), еще сравнительно недавно составлявших монополию Кафы.
Для Феодоро стало теперь необходимо не чураться протурецкой ориентации, а тем более — жить в мире и дружбе с Крымским ханством. Только таким способом мангупский князь — в окружении опасных соседей и без поддержки извне, со стороны Византии или византийского Херсона, как это было раньше, — мог рассчитывать на продолжение своего политического существования. По-видимому, при Олу-бее наметилось со всей определенностью сближение бывшей Готии с соседями-татарами. И дело тут не только в политических расчетах князя, но и в повседневном общении татар и греков-феодоритов. Неизбежное при этом взаимовлияние вполне очевидно, и в нем, быть может, кроется одна из причин легкости турецко-татарского захвата всей Таврики. Иначе чем еще объяснить, что город Феодоро позднее — в дни его осады и гибели — не был поддержан окрестным населением?!
