И графиня, словно припоминая наставления Беренгельда-Столетнего Старца, подошла к ночному столику и залпом выпила жидкость.
— Но кто вам разрешил это пить? — опешил граф.
— Кто? — насмешливо переспросила она. — Конечно он! Он несколько раз напомнил мне об этом!
— Кто он?..
— Не знаю… Я никак не могу вспомнить его лицо… и я ничего не помню, что было со мной во время родов; помню только, что, когда все кончилось, я уснула. Человек этот был не похож на остальных людей, руки его были в десять раз больше моих, все в сухих и жестких кровеносных сосудах, отчетливо проступавших сквозь кожу; когда же он закатал рукава, я увидела рельефные, словно согнутые из жести, переплетения его мышц.
— О ком вы говорите? — вскричал граф.
— О нем! — простодушно ответила графиня.
— Но… — в ужасе начал граф.
— Я больше ничего не помню, — жалобно произнесла его супруга, — а об остальном… он запретил мне рассказывать!
С этими словами она взглянула на дремавшего у нее на руках младенца; сходство его с портретом Беренгельда-Скулданса, прозванного Столетним Старцем, нисколько не удивило ее. Разбудив ребенка, она дала ему грудь и с восторгом внимала его крику: сколь сладостны были для нее эти первые радости материнства! Графине почудилось, что ребенок говорит с ней.
— Он родился в день поминовения усопших, — промолвила Лаградна.
— Быть может, ему суждена долгая жизнь, — ответила графиня.
Обитатели замка не уставали удивляться, обсуждая чудесные события достопамятной ночи, ставшие совершенно невероятными благодаря неутомимой фантазии рассказчиков. Вскоре все в округе окончательно уверились, что сам дьявол помогал рожать графине Беренгельд, а сын графа явился на свет в облике ужасного чудовища. Однако никакие сплетни и слухи не смущали госпожу де Беренгельд: она сохраняла спокойствие и все время посвящала своему обожаемому младенцу.
Бютмель и Лаградна. — История Бютмеля. — Детство Туллиуса
Услужливый отец Люнаде по просьбе графа при крещении нарек его сына именем Туллиус — так звали родоначальника семьи Беренгельдов.
На следующий день после крещения Маргарита Лаградна вернулась к себе: графиня щедро наградила ее и на прощание сказала:
— Держи, Лаградна, это он приказал мне вручить тебе эти деньги. Также он приказал мне повторить тебе его слова, сказанные в ответ на твою просьбу увидеть Бютмеля.
Помня о том, что она осмелилась обратиться к старцу, когда графиня Беренгельд спала глубоким сном, а также о том, что старец вовсе не разговаривал с графиней, а лишь возложил свою руку ей на голову, Лаградна более не сомневалась: призрак Беренгельда с дозволения неба вышел из могилы и сотворил вышеуказанные чудеса. Графиня тем временем продолжала:
— Он мне сказал: «Я не хочу продлевать страдания Лаградны, срок истек; если бы я знал, что она до сих пор верна Бютмелю, я бы давно пришел в эти края и сделал ее жизнь безбедной, дабы вознаградить ее за душевные муки!.. Так пусть же остаток дней своих она будет счастлива».
Графиня заученно произнесла эти слова, словно кто-то заставил ее вызубрить их наизусть.
Лаградна медленно брела к своей хижине. Заходящее солнце расцвечивало вечерними красками заснеженные вершины гор; на востоке медленно собирались грозовые облака — саван угасавшего дня. В воздухе было разлито тепло; этот чудесный осенний вечер напоминал раннюю весну, время, когда душа чувствует себя обновленной; безмятежная природа без сожалений готовилась отойти ко сну и, прежде чем на долгие месяцы погрузиться в мрачные зимние сумерки, на прощанье решила еще раз покрасоваться в своем весеннем обличье.
Живописная местность, где раскинулась деревня, полыхала яркими красками осени. Поросшие густым кустарником холмы радовали глаз своей неизъяснимой гармонией, их вид сулил успокоение мятущейся душе. Однако созерцание чарующего пейзажа не помогло Лаградне избавиться от горестных мыслей, а, напротив, лишь усугубило ее безмерную тоску. Ибо сегодняшний вечер в точности напоминал тот, когда они с Бютмелем обменялись дарами любви и отдали друг другу свои сердца.
При воспоминании об этом по морщинистым щекам несчастной старухи обильно заструились слезы.
