Сто тайных чувств - страница 16
На следующий год солдаты принесли рис и соленую рыбу. А еще через год — только рис. Прошло еще несколько лет. И вот как-то раз человек, живший когда-то в нашей деревне, вернулся из Наньнина. Он сказал, что ему опротивел Великий Мир. Во времена великих страданий, говорил он, все едины; но как только наступает мир, все расходятся в разные стороны. Богатые больше не хотят делиться своим добром. Бедные завидуют им и крадут их добро. В Наньнине все гоняются за роскошью, удовольствиями, плотскими наслаждениями. Он сказал, что Небесный Повелитель теперь живет в прекрасном месте и имеет много наложниц. Он позволил, чтобы его царством управлял человек, одержимый Святым Духом. А полководец Кейп, который некогда сплотил народ Хакка, перешел на сторону Маньчжуров и стал предателем, купленным золотом китайского банкира и связанным брачными узами с его дочерью. Если счастье переливается через край, оно неизбежно превращается в поток горьких слез, говорил он. Наши пустые желудки чувствовали, что слова этого человека — чистая правда, ибо мы были голодны. Небесный Повелитель забыл о нас. Наши друзья с Запада предали нас. Они перестали приносить нам пищу и рассказы о славных победах. Мы были бедны. У нас больше не было отцов, матерей, поющих девушек, юношей. Мы замерзали в зимнюю стужу.
На следующее утро я покинула свою деревню и спустилась с горы. Мне было четырнадцать — достаточно для того, чтобы выбирать свой путь в жизни. Год назад умерла моя бабушка, но ее дух не остановил меня. Был девятый день девятого месяца — я это точно помню, потому что в этот день китайский народ должен карабкаться в гору, а не спускаться с нее и чтить память предков; день, о котором забыли Почитатели Господни. Чтобы доказать свою приверженность западному календарю из пятидесяти двух воскресений, они забыли о священном китайском календаре. И вот я спускалась с горы, потом — через долины в горах. Отныне я не знала, во что мне верить, на кого полагаться. Я решила подождать знамения, посмотреть, что случится. Я прибыла в город по реке, которая однажды называлась Йинтьян. Тем Хакка, которых я встречала на своем пути, я говорила, что я — Нунуму. Но они ничего не знали о девушке-разбойнице. Никто в Йинтьяне не знал о ней. Их не восхищал мой глаз, выбитый камнем, вылетевшим из-под копыта призрака ее коня. Они жалели меня. Они совали мне в руку сухие комки риса, думая, что я — одноглазая нищенка. Но я не собиралась становиться такой, какой они меня видели.
Так я бродила по городу, размышляя, каким делом я могла бы заняться, чтобы заработать себе на пропитание. Я наблюдала, как люди из Гуанчжоу срезают мозоли с пальцев, люди Йаос рвут зубы, Пунти — втыкают иголки в распухшие ноги. Я не понимала, как можно зарабатывать деньги, вытягивая их из скверных частей человеческого тела. Я шла и шла, пока не добралась до берега широкой реки. Там я увидела рыбаков Хакка: они бросали свои сети, сидя в маленькой лодочке. Но у меня не было ни сетей, ни маленькой лодочки; и я не могла уподобиться ловкой увертливой рыбе. Но прежде чем я успела решить, что мне делать, я услышала доносившиеся с берега крики. Прибыли чужеземцы! Я побежала на пристань и увидела, как два лодочника, кули, один молодой, а другой старый, шагают по узким сходням. Они носили корзины, сундуки и коробки из большой лодки. Потом я увидела и самих чужеземцев — они стояли на палубе. Три, четыре… Пять человек. Все в унылых черных одеждах, кроме одной женщины, самой молодой из них. Ее одежда и волосы были ярко-коричневого цвета, цвета жука-короеда. Это была мисс Баннер, но в то время, конечно, я об этом не знала. Я наблюдала за ними своим единственным оком. Пять пар чужеземных глаз следили за тем, как лодочники балансируют на сходнях. На их плечах лежали шесты — середина провисла, и большой сундук закачался на перекрученных веревках. Чужеземка с ярко-коричневой шевелюрой вдруг сбежала на сходни — зачем?! Возможно, чтобы попросить кули быть осторожней. И тут вдруг сходни зашатались, сундук закачался, и кули закачались вместе с ним, а чужеземцы на лодочке закричали. Туда-сюда, вверх-вниз — наши глаза следили за тем, как вздуваются жилы на руках лодочников, а чужеземка машет руками, словно неоперившийся птенчик. В следующий миг старый кули, стоявший внизу сходней, издал пронзительный крик. Раздался треск, и я увидела, что его плечевая кость торчит наружу. И оба кули вместе с сундуком и чужеземкой в ярких одеждах рухнули в воду, подняв тучу брызг.
