почтив фон Гумбольда труды,
когда вселенно и невинно
она доказывает всем,
что прав был лишь наполовину
в своей гипотезе Уэнсем,
тогда и я, как некий Розбах
прильнув к волшебному стеклу,
гляжу как ночь вдевает воздух
в Брамсей-Ойшлотскую иглу
* * *
о, левая слеза,
из левого ты глаза
течешь, как белый день
из правого окна.
я в этот правый день
не чувствую ни разу,
какая будет ночь
и будет ли она;
как правая слеза,
она сверкнет наверно,
наступит ранний миг
и долго будет тут,
покуда спин своих,
заплаканных чрезмерно,
оконные глаза
во тьме не разогнут
* * *
в старинных днях так мало прока,
так много бронзового в них!
и эта бронза издалека
звучит для призрачно-живых:
для древних зданий потемневших
и для оград и для дерев
и для лихих фланеров пеших
и для лихих исконных дев
* * *
где время коротко и странно,
где каждый миг уже настал,
где воздух сумеречно ранен
и опирается на сталь
мостов чугунно-черно-нежных,
там только прошлая вода
то вспоминается все реже,
то не смолкает никогда
* * *
был сумрак, кажется,
часы ходили смело,
лишь холода зеркал
боялась новизна
и если бы взглянуть
в одно из них посмела,
то только б через век
была отражена.
о, этот странный век —
прозрачно-отдаленный!
он будущих ночей
отторженность сулит,
и столько прошлых туч
таят его объемы,
что цокают дожди,
взойдя на камень плит.
в ответной тишине,
как в паузе ответной,
для цокающих дней
есть дробных чисел ряд,
и темно-белый луч,
не ведавший об этом,
казалось возвещал
все сумерки подряд
* * *
окно отворилось с безоблачным стуком,
и ветер устал повторять
треть полдня вечерне-осенне-простую,
листая безумно тетрадь.
никем не замеченный холод замечен,
замечен — но снова никем,
и, звонко узнав повторившийся вечер,
как колокол, смолк вдалеке
* * *
дождь присылает секундантов —
двух неноябрьских повес:
один — сентябрьский дотепа,
другой — декабрьский балбес.
прозрачны оба и стеклянны,
и ростом выше всех минут,
и ростом выше всех мгновений —
тех, что невидимо растут.
и чем прозрачней это сходство
и чем стекляннее оно,
тем ослепительнее вызов,
и тем полночнее окно.
созвездий беглых без названий
так много в небе в этот раз,
их безоружное сверканье
вооруженный ловит глаз.
но, отложивши телескопы
и взяв гусарский свой лорнет,
я, наконец, моим повесам
бросаю грозное: привет!
один — сентябрьский — взволнован,
другой — декабрьский — тем бо.
один — бормочет стих Бодлера,
другой — декабрит из Рембо.
меж тем, сквозь грохот отдаленный
был отдаленный слышен цвет,
его оттенки грозовые
казались синью многих лет,
его созвездья и названья,
встречаясь в разной темноте,
ломали раз погасший воздух,
чтоб разломать его затем.
но отдаленнее, чем грохот,
и отдаленней, чем Бодлер,
казался ливень. наклонившись
в глухом таинственном седле,
он отдалялся, словно полночь,
и приближался, словно ночь...
(походка всадника такого
могла ль чего-нибудь не мочь?)
его ночные секунданты
в лорнете высились моем:
поодиночке — фехтовально,
по-огнестрельному — вдвоем...
он был ночней, чем само время,
он был дневней, чем ночь сама,
он сумрак, сломанный недавно,
опять задумчиво ломал.
смывая время с циферблатов
тяжелых башенных часов,
хотел он будто саму вечность
закрыть на каменный засов.
его задумчивая сила
была так вогнуто-стальна,
что я, лорнет забросив в ножны,
стал неподвижно и стал на-
против грохочущего цвета
с его оттенком роковым,
чтоб род оружья выбрать вместе —
безалкогольного, увы!
* * *
селедка как золото блещет
в большом океанском краю,
и нет у меня чемодана
чтоб выразить скорость мою.
на крыше ночного вагона
среди оглушительных звезд
лечу как норд-вестная птица
туда, где соленый норд-ост,
туда, где задумчивы взрывы
среди аммонитовых скал,
где ветер не знает, не ищет —
того, кого знал и искал,
туда, где безмолвье безмолвно,
срываясь на шепот, на нет,
где вечные годы не знают
своих обмороженных лет.
не слишком ли позднею ранью
ты, время, сюда принеслось?
и взрежут ли рельсы безмолвье,
чтоб выразить все под откос?
* * *
ты знаешь дождь, прошедший дважды?
из них другой — всегда стальней.
не утолят зеркальной жажды
ряды наклонных тополей.
ведь с их вершин уже слетела
небес бесшумная чреда,
чтоб отраженное смятенье
