Светофоры сквозь дымку горят,
Ну а мы без особых причин
Напеваем все песни подряд.
Почему, господа, отчего?
Неужели в предчувствии той?
…Впрочем, все мы с куста одного,
Всем лежать под гранитной плитой.
И плохого в том, право же, нет.
Так и надо – не все ж нам гулять,
Верить в расположенье планет,
Синих кур на газу опалять.
Господа, отцветает сирень,
Отмывают нам душу дожди,
Услаждает нас пенье сирен
(Или "Скорой" сирена гудит).
Вот и все, господа, вот и все.
Разойдемся пока по домам.
Все свое мы с собой унесем.
…Над асфальтом клубится туман.
1990 (июнь)
Июльский вечер. Дождик был.
Асфальт, конечно же, блестит.
Летает ангел без трубы
(И оптимистам это льстит).
Еще один растаял день -
А нету Страшного Суда.
Лишь синяя упала тень
И белая зажглась звезда.
Все как всегда. Мила, юна,
Выходит дева на балкон,
Висит ущербная луна
И где-то слышен телефон.
Пусты песочницы-грибы,
Уходят парочки домой.
…Летает ангел без трубы,
Усталый, бледный и немой.
Он знает – город не спасти,
А если так – зачем труба?
…Асфальт, однако же, блестит -
Ему неведома судьба.
Но что же делать нам с тобой?
А впрочем – нет, не отвечай.
…Бог весть, чем кончится наш бой.
Давай пока заварим чай.
1990 (июль)
Сколько их было – стеклянных вождей!
А ведь опасно сидеть высоко!
…Кто улетел, кто ушел по нужде,
Кто раскололся на сотню кусков.
Видели этих стеклянных наскозь
И первоклашка, и пьяный старик.
Нынче же мы выгребаем навоз,
Освободившись от ржавых вериг.
Что ж, опьянев, мы пальнули в стекло.
Выстрел. однако же, был холостым.
…Может быть, самое страшное зло -
Наше пристрастье к бутылкам пустым.
1990 (июль)
Он с куполов сдирал кресты
И в исполкоме заседал.
Сейчас глаза его просты
А голова как снег седа,
И он стоит за молоком
(С питанием сейчас беда!)
Зато квартиру исполком
За доблестную службу дал.
И лупят по стеклу дожди,
Все реже свет, все чаще мгла…
А со стены глядят вожди -
Такие, стало быть, дела.
Ему дают – он ветеран! -
Раз в месяц баночку икры.
Что ж, "пролетарии всех стран"
Верны условиям игры.
Что будет с ним, когда земля
На гроб сосновый упадет?
В какие темные поля
Он по тропиночке уйдет?
…Да это, в общем, не секрет.
…Роса на утренней земле,
И, желтым солнышком согрет,
Из детских снов еловый лес,
…И земляника из травы…
…И в небе носятся стрижи…
Да, вы, наверное, правы -
Он этого не заслужил.
Но Бог иначе рассудил -
Простил безумцу купола.
…Звезда сияет впереди -
Такие, стало быть, дела.
1990 (июль)
Надежды юношей питают.
А стариков они пытают.
Поманят – и сейчас же тают
В холодной утренней дали.
И старики идут на кухню,
А там у них селедка тухнет.
Но мир от этого не рухнет,
Не потеряет костыли.
И старики на кухне курят
И вспоминают голос бури,
Но злые духи, что их дурят,
На это делают расчет.
Надежды их сначала манят,
А после прячутся в тумане
(Как сказано в одном романе.
А может, где-нибудь еще).
А юноши – они надежды
Нередко путают с одеждой,
Или с Васильевой Надеждой,
Петровой Галей и т.д.
Они еще набьют все шишки,
Получат пироги да пышки,
И – постаревшие мальчишки -
На кухне скажут: "Быть беде!"
1990 (сентябрь)
В полуночном небе не видно звезды.
Должно быть, подстрелена наша звезда.
А липкое облако дальней беды
Уже затянуло во тьме города.
Ее мы не звали, и в теплых домах
Мечтали о море и верили в свет,
Но медленно строилась наша тюрьма,
Где тысяча входов, а выхода нет.
Идем по дорогам, в осенней грязи,
Лохматое небо над нами висит,
И кто-то далекий уныло грозит,
Да только на страх не осталось нам сил.
А что же осталось? Осталась душа,
Остались слова, что в огне не горят.
И облаком липким привычно дыша,
Мы живы, а это, наверно, не зря.
По мокрым дорогам идти нам с тобой
И слово нести, что сильнее беды.
И зная, что это – обычный наш бой,
Мы приняли свет нашей древней звезды.
Так что же – пойдем сквозь дожди и огни.
Звезда не подстрелена, это вранье.
И в гиблые ночи, и в стылые дни
Мы знаем, мы помним, мы верим в нее.
1990, сентябрь
Живем в неназванной стране
За синей чередой холмов.
Здесь в кучу свален бурый снег,
Здесь стены каменных домов
Сползают к северу, к реке.
…И хоть молва нередко врет,
Здесь не гадают по руке -
Здесь все известно наперед.
Страна, которую никто
