Золотая ладья (перевод А. Ревича)
Хлещет ливень, и мрак небеса заволок.
Я стою у реки. О, как я одинок!
Мой урожай был к сроку сжат,
У ног моих снопы лежат.
Река размыла перекат,
Блещет стремнины клинок.
Хлещет ливень. Я жду. Я до нитки промок.
Я один на пустынном прибрежном лугу.
Что на том берегу — разглядеть не могу.
Чуть вырисовывает мгла
Штрихи деревьев у села,
А хижины заволокла.
Здесь, на этом пустом берегу,
Ни души. Я один на прибрежном лугу.
Чу! Над бездной реки чья-то песня слышна!
Я узнал эту песню! Все ближе она.
Над лодкой парус распростерт,
Он реет, он полетом горд.
Бессильно бьется в твердый борт
Речная волна.
Эта песнь мне знакома! Все ближе она!
Друг мой, в какой направляешься край?
Погоди! Прошу тебя — не уплывай!
Хотя б на миг причаль! Постой!
Возьми мой урожай с собой!
Потом отчалишь в край любой.
Только мой золотой урожай
Ты в ладью забери. Хочешь — людям отдай!
Все возьми. Все тебе до зерна отдаю.
Погляди, нагрузили мы лодку твою.
Я здесь трудился столько дней!
На пиве я стою своей,
Ни колоска теперь на ней.
Я один у причала стою.
Ты возьми и меня в золотую ладью!
Места нет, места нет, слишком лодка мала,
Много места поклажа моя заняла.
Наш край безмолвен, а над ним
Клубятся тучи, словно дым.
Над полем я стою пустым,
Все я отдал дотла.
Далеко золотая ладья уплыла.
«Хинг, тинг, чхот!» (Сновиденье, перевод Г. Ярославцева)
Раджа Хобучондро в раздумья свои погружен:
Приснился радже среди ночи таинственный сон.
Увидел он трех обезьянок… Да, именно трех!
Усердно они выбирали и щелкали блох.
Когтями своими — едва шевельнется раджа —
Царапали больно лицо его, тонко визжа.
Но вот в изголовье внезапно сменил обезьян
Неведомо как очутившийся рядом цыган.
К радже наклонившись, он вымолвил: «Птица летит!»
Над самым лицом его громко заплакал навзрыд
И вдруг, подавив Хобучондро безвольный протест,
Раджу посадил на высокий и гнущийся шест…
И старая, старая женщина, жутко смеясь,
Ступни Хобучондро внизу щекотать принялась.
Брыкая ногами, от страха всем телом дрожа,
Кричал: «Помогите!» — и бился, как птица, раджа.
Никто не являлся спасти Хобучондро, и вот
Цыган прошептал ему в ухо слова: «Хинг, тинг, чхот!»
Воистину так!
Сновиденье подобно амрите
[6].
Рассказу поэта —
Певца из Гаура
[7] — внемлите.
Шесть дней не смыкали сыны добродетели глаз,
Все царство сидело и думало, не шевелясь.
Мужи молодые с почтенными старцами в ряд
Молчали, вперив в беспредельность задумчивый взгляд.
У пандита местного — ворох нетронутых дел,
Забросил занятья ученый, иссох, побледнел.
Он мыслил, в персты шевелюру густую забрав.
Не бегали дети, отстали от шумных забав.
Все женщины даже, — и это, видать, неспроста, —
Казалось, всерьез и надолго сомкнули уста.
И жены, и дети, и мысли могучей мужи
Пытались проникнуть во смысл сновиденья раджи.
Тяжелая дума на каждом из ищущих лиц.
Затылки и шеи, понуро склоненные ниц,
Как будто бы там, под землею, скрывался ответ,
Как будто за трапезу сели, а трапезы нет.
Лишь изредка слышались вздохи, да чей-нибудь рот
Исторгнет задумчивым возгласом вдруг: «Хинг, тинг, чхот!»
Воистину так!
Сновиденье подобно амрите.
Рассказу поэта —
Певца из Гаура — внемлите.
Шло время. И вещего сна Хобучондро лучи
Достигли пределов Магадхи, Кошалы, Канчи
[8].
Отвсюду стекались сюда мировые умы,
Чтоб тайну виденья великого вырвать из тьмы.
