Стихотворения, очерки, 1925-1926 - страница 14

Шрифт
Интервал

стр.

признаю,
    что Лермонтов
           близок и дорог
как первый
     обличитель либерализма.
Массам ясно,
      как ни хитри,
что, милюковски юля,
светила
    у Лермонтова
          ходят без ветрил,
а некоторые —
       и без руля>*.
Но так ли
     разрабатывать
           важнейшую из тем?
Индивидуализмом пичкать?
Демоны в ад,
      а духи —
          в эдем?
А где, я вас спрашиваю, смычка?
Довольно
     этих
       божественных легенд!
Любою строчкой вырванной
Лермонтов
     доказывает,
          что он —
              интеллигент,
к тому же
     деклассированный!
То ли дело
     наш Степа
— забыл,
    к сожалению,
          фамилию и отчество, —
у него
   в стихах
       Коминтерна топот…
Вот это —
     настоящее творчество!
Степа —
     кирпич
        какого-то здания,
не ему
   разговаривать вкось и вкривь.
Степа
   творит,
      не затемняя сознания,
без волокиты аллитераций
            и рифм.
У Степы
    незнание
         точек и запятых
заменяет
    инстинктивный
           массовый разум,
потому что
      батрачка —
           мамаша их,
а папаша —
      рабочий и крестьянин сразу. —
В результате
      вещь
        ясней помидора
обволакивается
       туманом сизым,
и эти
   горы
     нехитрого вздора
некоторые
     называют марксизмом.
Не говорят
     о веревке
         в журнале повешенного
не изменить
      шаблона прилежного.
Лежнев зарадуется —
          «он про Вешнева».
Вешнев
     — «он про Лежнева».

19/IV-26 г.

Первомайское поздравление>*

Товарищ солнце, — не щерься и не я́щерься! — Вели облакам своротить с пути! — Сегодняшний праздник — праздник трудящихся, — и нечего саботажничать: взойди и свети!
Тысячи лозунгов, знаменами изо́ранных, — зовут к борьбе за счастье людей, — а кругом пока — толпа беспризорных. — Что несправедливей, злей и лютей?!
Смотри: над нами красные шелка — словами бессеребряными затканы, — а у скольких еще бока кошелька — оттопыриваются взятками?
Подняв надзнаменных звезд рогулины, — сегодня по праву стойте и ходи́те! — А мало ли буден у нас про гулено? — Мало простоено? Сколько хотите!
Наводненье видели? В стены домьи — бьется льдина, мокра и остра. — Вот точно так режим экономии — распирает у нас половодье растрат.
Товарищ солнце, скажем просто: — дыр и прорех у нас до черта. — Рядом с делами огромного роста — целая коллекция прорв и недочетов.
Солнце, и в будни лезь из-за леса, — жги и не пяться на попятный! — Выжжем, выжжем каленым железом — эти язвы и грязные пятна!
А что же о мае, поэтами опетом? — Разве п-е-р-в-о-г-о такими поздравлениями бодря́т? — А по-моему: во-первых, подумаем об этом, — если есть свободные три дня подряд.

[1926]

Четырехэтажная халтура>*

В центре мира
       стоит Гиз —
оправдывает штаты служебный раж.
Чтоб книгу
     народ
        зубами грыз,
наворачивается
        миллионный тираж.
Лицо
   тысячеглазого треста
            блестит
электричеством ровным.
Вшивают
     в Маркса
         Аверченковы листы,
выписывают гонорары Цицеронам.
Готово.
    А зав
       упрется назавтра
в заглавие,
     как в забор дышлом.
Воедино
    сброшировано
           12 авторов!
— Как же это, родимые, вышло?? —
Темь
  подвалов
       тиражом беля,
залегает знание —
         и лишь
бегает
   по книжным штабеля́м
жирная провинциалка —
           мышь.
А читатели
     сидят
        в своей уездной яме,
иностранным упиваются,
           мозги щадя.
В Африки
     вослед за Бенуя́ми
улетают
    на своих жилплощадях.
Званье
    — «пролетарские» —
             нося как эполеты,
без ошибок
     с Пушкина
          списав про вёсны,
выступают
     пролетарские поэты,
развернув
     рулоны строф повёрстных.
Чем вы — пролетарий,
          уважаемый поэт?
Вы
  с богемой слились
          9 лет назад.
Ну, скажите,
      уважаемый пролет, —
вы давно
    динаму
        видели в глаза?
— Извините
      нас,
        сермяжных,
             за стишонок неудачненький.
Не хотите
     под гармошку поплясать ли? —
Это,
  в лапти нарядившись,
            выступают дачники
под заглавием
       — крестьянские писатели.
О, сколько нуди такой городимо,
от которой
     мухи падают замертво!
Чего только стоит
         один Радимов
с греко-рязанским своим гекзаметром!
Разлунивши
      лысины лачки́,

стр.

Похожие книги