Стихотворения - страница 27

---

Перейти на стр. ОК

---

И родился у них ребенок,

Не то птица, не то котенок,

Он радушно был взят в компанью.

Вот собрались они, как обычно,

И, повыв над рекой отлично,

Как всегда, за игру засели.

И играли, играли, играли,

Как играть приходилось едва ли

Им, до одури, до одышки.

Только выиграл все ребенок:

И бездонный пивной бочонок,

И поля, и угодья, и замок.

Закричал, раздувшись как груда:

«Уходите вы все отсюда,

Я ни с кем не стану делиться!

Только добрую, старую маму

Посажу я в ту самую яму,

Где была берлога дракона». —

Вечером по берегу Елизабета

Ехала черная карета,

А в карете сидел старый дьявол.

Позади тащились другие,

Озабоченные, больные,

Глухо кашляя, подвывая.

Кто храбрился, кто ныл, кто сердился…

А тогда уж Адам родился,

Бог спаси Адама и Еву!

Неаполь

Как эмаль, сверкает море,

И багряные закаты

На готическом соборе,

Словно гарпии, крылаты.

Но какой античной грязью

Полон город, и не вдруг

К золотому безобразью

Нас приучит буйный юг.

Пахнет рыбой и лимоном,

И духами парижанки,

Что под зонтиком зеленым

И несет креветок в банке;

А за кучею навоза

Два косматых старика

Режут хлеб… Сальватор Роза

Их провидел сквозь века.

Здесь не жарко, с моря веют

Белобрысые туманы,

Все хотят и все не смеют

Выйти в полночь на поляны,

Где седые, грозовые

Скалы высятся венцом,

Где засела малярия

С желтым бешеным лицом.

И, как птица с трубкой в клюве,

Поднимает острый гребень,

Сладко нежится Везувий,

Расплескавшись в сонном небе.

Бьются облачные кони,

Поднимаясь на зенит,

Но, как истый лаццарони,

Всё дымит он и храпит.

Старая дева

Жизнь печальна, жизнь пустынна,

И не сжалится никто;

Те же вазочки в гостиной,

Те же рамки и плато.

Томик пыльный, томик серый

Я беру, тоску кляня,

Но и в книгах кавалеры

Влюблены, да не в меня.

А меня совсем иною

Отражают зеркала:

Я наяда под луною

В зыби водного стекла.

В глубине средневековья

Я принцесса, что, дрожа,

Принимает славословья

От красивого пажа.

Иль на празднике Версаля

В час, когда заснет земля,

Взоры юношей печаля,

Я пленяю короля.

Иль влюблен в мои романсы

Весь парижский полусвет

Так, что мне слагает стансы

С львиной гривою поэт.

Выйду замуж, буду дамой,

Злой и верною женой,

Но мечте моей упрямой

Никогда не стать иной.

И зато за мной, усталой,

Смерть прискачет на коне,

Словно рыцарь, с розой алой

На чешуйчатой броне.

Почтовый чиновник

Ушла… Завяли ветки

Сирени голубой,

И даже чижик в клетке

Заплакал надо мной.

Что пользы, глупый чижик,

Что пользы нам грустить,

Она теперь в Париже,

В Берлине, может быть.

Страшнее страшных пугал

Красивым честный путь,

И нам в наш тихий угол

Беглянки не вернуть.

От Знаменья псаломщик

В цилиндре на боку,

Большой, костлявый, тощий,

Зайдет попить чайку.

На днях его подруга

Ушла в веселый дом,

И мы теперь друг друга,

Наверное, поймем.

Мы ничего не знаем,

Ни как, ни почему,

Весь мир необитаем,

Неясен он уму.

А песню вырвет мука,

Так старая она:

– «Разлука ты, разлука,

Чужая сторона!»

Из сборника «Костер» (1918 г.)

Деревья

Я знаю, что деревьям, а не нам

Дано величье совершенной жизни:

На ласковой земле, сестре звездам,

Мы – на чужбине, а они – в отчизне.

Глубокой осенью в полях пустых

Закаты медно-красные, восходы

Янтарные окраске учат их —

Свободные, зеленые народы.

Есть Моисеи посреди дубов,

Марии между пальм… Их души, верно,

Друг другу посылают тихий зов

С водой, струящейся во тьме безмерной.

И в глубине земли, точа алмаз,

Дробя гранит, ключи лепечут скоро,

Ключи поют, кричат – где сломан вяз,

Где листьями оделась сикомора.

О, если бы и мне найти страну,

В которой мог не плакать и не петь я,

Безмолвно поднимаясь в вышину

Неисчислимые тысячелетья!

Андрей Рублев

Я твердо, я так сладко знаю,

С искусством иноков знаком,

Что лик жены подобен раю,

Обетованному Творцом.

Нос – это древа ствол высокий;

Две тонкие дуги бровей

Над ним раскинулись, широки,

Изгибом пальмовых ветвей.

Два вещих сирина, два глаза,

Под ними сладостно поют,

Велеречивостью рассказа

Все тайны духа выдают.

Открытый лоб – как свод небесный,

И кудри – облака над ним,

Их, верно, с робостью прелестной

Касался нежный серафим.

И тут же, у подножья древа,

Уста – как некий райский цвет,

Из-за какого матерь Ева

Благой нарушила завет.

Всё это кистью достохвальной

Андрей Рублев мне начертал,

И этой жизни труд печальный

Читать дальше

---

Перейти на стр. ОК

---