Стихотворения, не вошедшие в сборники - страница 17

---

Перейти на стр. ОК

---

Когда я легкий, низколобый

на ветке повисал один

над обезумевшею злобой

бегущих мамонтовых спин.

5. 10. 23

"И в Божий рай пришедшие с земли…"

И в Божий рай пришедшие с земли

устали, в тихом доме прилегли…

Летают на качелях серафимы

под яблонями белыми. Скрипят

веревки золотые. Серафимы

кричат взволнованно…

        А в доме спят, —

в большом, совсем обыкновенном доме,

где Бог живет, где солнечная лень

лежит на всем; и пахнет в этом доме,

как, знаешь ли, на даче — в первый день…

Потом проснутся; в радостной истоме

посмотрят друг на друга; в сад пройдут —

давным-давно знакомый и любимый…

О, как воздушно яблони цветут!..

О, как кричат, качаясь, серафимы!..

<Ноябрь 1923>

"Милая, нежная — этих старинных"

Милая, нежная — этих старинных,

песенных слов не боюсь, и пою…

О, наклоняйся из сумерек длинных

в светлую бездну мою!

Я подарю тебе солнечной масти

рьяных коней, колесницу в цветах,

ибо сейчас я не пристальный мастер,

я — изумленье и взмах.

Милая, нежная, я не ошибся,

часто мне женские снились черты.

Все они были из ломкого гипса,

золото легкое — ты.

Это, пойми, не стихи, а дыханье,

мреющий венчик над страстью моей,

переходящий в одно колыханье

неизмеримых зыбей.

17. 10. 23.

"Из мира уползли — и ноют на луне…"

Из мира уползли — и ноют на луне

   шарманщики воспоминаний…

Кто входит? Муза, ты? Нет, не садись ко мне:

   я только пасмурный изгнанник.

Полжизни — тут, в столе; шуршит она в руках;

   тетради трогаю, хрустящий

клин веера, стихи — души певучий прах, —

   и грудью задвигаю ящик…

И вот уходит всё, и я — в тенях ночных,

   и прошлое горит неяро,

как в черепе сквозном, в провалах костяных

   зажженный восковой огарок…

И ланнеровский вальс не может заглушить…

   Откуда?.. Уходи… Не надо…

Как были хороши… Мне лепестков не сшить,

   а тлен цветочный сладок, сладок…

Не говори со мной в такие вечера,

   в часы томленья и тумана,

когда мне чудится невнятная игра

   ушедших на луну шарманок…

18 ноября 1923

ВЛАСТЕЛИН

Я Индией невидимой владею:

   приди под синеву мою.

Я прикажу нагому чародею

   в запястье обратить змею.

Тебе, неописуемой царевне,

   отдам за поцелуй Цейлон,

а за любовь — весь мой роскошный, древний,

   тяжелозвездный небосклон.

Павлин и барс мой, бархатно-горящий,

   тоскуют; и кругом дворца

шумят, как ливни, пальмовые чащи,

   все ждем мы твоего лица.

Дам серьги — два стекающих рассвета,

   дам сердце — из моей груди.

Я царь, и если ты не веришь в это,

   не верь, но все равно, приди!

7 декабря 1923

РОЖДЕСТВО

Свеча прозрачная мигает.

В окно синеет Рождество.

Где ты живешь? Где пробегает

дыханье платья твоего?

И у шарахнувшейся двери

какого гостя средь гостей

встречают бархатные перья

твоих стремительных бровей?

А помнишь — той зимой старинной, —

как жадно ты меня ждала,

как елка выросла в гостиной

и лапой в зеркало вросла.

На лесенке, чуть прикасаясь

рукою к моему плечу,

другую тянешь, зажигая

свечу на ветке об свечу.

Горят под золотистым газом

лучи раскинутых ключиц,

а елка — в дымчатых алмазах,

в дрожанье льющихся зарниц.

И спрыгиваешь со ступени —

как бы вдоль сердца моего, —

и я один… Мигают тени.

В окно синеет Рождество.

Свеча сияющая плачет,

и уменьшенный образ твой

течет жемчужиной горячей,

жемчужиною восковой.

<25 декабря 1923>

ВИДЕНИЕ

В снегах полуночной пустыни

мне снилась матерь всех берез,

и кто-то — движущийся иней —

к ней тихо шел и что-то нес.

Нес на плече, в тоске высокой,

мою Россию, детский гроб;

и под березой одинокой

в бледно-пылящийся сугроб

склонился в трепетанье белом,

склонился, как под ветром дым.

Был предан гробик с легким телом

снегам невинным и немым.

И вся пустыня снеговая,

молясь, глядела в вышину,

где плыли тучи, задевая

крылами тонкими луну.

В просвете лунного мороза

то колебалась, то в дугу

сгибалась голая береза,

и были тени на снегу —

там, на могиле этой снежной,

сжимались, разгибались вдруг,

заламывались безнадежно,

как будто тени Божьих рук.

И поднялся, и по равнине

в ночь удалился навсегда

лик Божества, виденье, иней,

не оставляющий следа…

16 января 1924

НА РАССВЕТЕ

Я показывал твой смятый снимок

трем блудницам. Плыл кабак ночной.

Рассвело. Убогий город вымок

в бледном воздухе. Я шел домой.

Освещенное окно, где черный

человечек брился, помню; стон

Читать дальше

---

Перейти на стр. ОК

---