Всё мне чудилась твоя походка.
Так один лежал я долго, долго;
Наконец и день белеться начал,
Вот и здесь и там шум пробудился.
«Не ее ли дверь?.. когда моя бы!»
Я сидел, облокотясь, в постели
И смотрел на дверь, еще так слабо
Освещенную, – не распахнется ль;
Но притворенные половинки
Неподвижно на крюках висели.
День же всё светлее становился;
Заскрипели двери у соседа:
Он спешил уж за дневною платой;
Скоро загремели экипажи;
Городские отперлись ворота,
И с своею пестротой и шумом
Скоро целый рынок пробудился.
В доме уходили и входили
Вверх и вниз, шумели беспрестанно,
Стук шагов, скрип двери раздавался,
Но не мог я, как от милой жизни,
От моей надежды оторваться.
Наконец, когда уж ярко солнце
Осветило комнату и стены, —
Я вскочил и в сад спешил скорее, —
Жаркое, тяжелое дыханье
Утреннею освежить прохладой,
И тебя в саду, быть может, встретить;
Но тебя не было ни в беседке,
Ни в высокой липовой аллее.
<1838>
Магадэва и Баядера
Индийская легенда
В шестой раз, отец творенья,
Магадэва сходят к нам:
Смертных радость и мученье
Да изведает он сам,
Да – как гость земного края —
Сохранит его закон,
И, щадя или карая,
Человеком будет он.
И город, как путник, везде обходил он,
На сильных взирал он, и слабых хранил он,
И вечером дале пускается в путь.
Вот выходит он – и вскоре,
Доны крайние пройдя,
Видит он – с огнем во взоре
Сладострастия дитя.
Он сказал ей: «Здравствуй, дева!»
– «Здравствуй, спутник, подожди!»
– «Кто же ты?» – «Я баядера:
Пред тобою дом любви».
Она ударяет в цимбалы и мчится,
Она так искусно, так страстно кружится,
Огибается, гнется – и кажет цветы.
Речь ее звучит отрадой:
«Милый странник, кончен путь!
Скоро тихою лампадой
Озарится наш приют!
Ты устал – тебя обмою,
Освежу тебя я вновь.
Что ты хочешь? – пред тобою
Отдых, радость и любовь!»
Она услаждает усталость и горе;
Божественный видит, с улыбкой во взоре,
Прекрасное сердце сквозь тяжкий порок.
Он услуг рабы желает:
Новой радостью полна,
Все веленья исполняет
Гостя юного она.
Так природы животворность
Плод выводит из цветка:
Если есть в душе покорность,
То любовь недалека.
Но строже я строже ее испытанья,
И радость, и ужас, и муки страданья
Послал ей постигший и глуби и высь.
Он в чело ее целует, —
И в душе любовь зажглась,
И стоит она тоскует,
Льются слезы в первый раз.
Обняла его колена,
В ней уж нет страстей земли,
И ее младые члены,
Истомясь, изнемогли.
И вот уж к отрадному празднеству ложа
Соткали, вечерние мраки умножа,
Густую завесу ночные часы.
Поздно отдых к ней приходит;
Рано пробудясь от сна,
На груди своей находит
Мертвым юношу она.
Страшный крик ее не в силе
Жизнь в умершего вдохнуть —
И уж к пламенной могиле
Тело хладное несут.
Она хор жрецов погребальный внимает,
В безумьи бежит и толпу раздвигает.
«Кто ты? И к могиле стремишься зачем?»
Протеснясь в средину круга,
С воплем падает она.
«О, отдайте мне супруга!
Я за ним пришла сюда.
Как! огню ль пожрать, пылая,
Этих членов красоту?
Мой он был, моим звала я,
Ах, но только ночь одну!»
Жрецы вторят гимны: «И старцев согбенных,
Измученных жизнью, годами смиренных,
И пылкую юность к могиле несем.
Вспомни голос нашей веры:
Не был он супруг тебе;
Долга нет для баядеры,
Покорись своей судьбе:
Лишь за телом, провожая,
В царство мертвых тень сойдет,
Лишь супруга, исполняя
Долг, супругу вслед идет.
Гремите, дромметы, священные песни.
Примите, о боги, цвет жизни прелестный,
Примите во пламени юношу к вам!»
Так безжалостно ей муки
Умножает строгий хор,
И она, простерши руки,
В жаркий ринулась костер.
Но из пламенного кругу
Дивный юноша встает
И прелестную подругу
На руках своих несет.
С весельем раскаянье боги приемлют,
Бессмертные падших нередко подъемлют
В объятиях пламенных к светлым звездам.
11 марта 1838
