С жизнью смертною простись,
Я принес в подарок твой конец.
Так спускайся с башни вниз!»
«Шах Надир! Не хвастай до поры! —
Отвечает смелый князь. —
Много черных туч окрест горы,
А гора сверкает, не склонясь».
Витязей ведет он за собой,
Меч отточенный свистит.
Конь заржал. И прямо в смертный бой
С конницей Татул летит.
Сорок суток бились храбрецы,
Не смолкая бой кипел.
Крепостные высятся зубцы
Над кровавой грудой тел.
Вышел весь Иран и весь Туран.
Звон мечей немилосерд.
Бьет и бьет по крепости таран,
Но не дрогнул Тымкаберд.
И, в победной радости клонясь,
Возвращаясь в замок свой,
Целовался утомленный князь
С черноокою женой.
И у шаха уже не смолкает в ушах,
Как прославили эту армянку друзья.
«С ней и гуриям нашим иранским, о шах,
Ни красой, ни осанкой сравниться нельзя!
Дочерьми черноокими славен Джавахк.
В черном омуте глаз не один потонул:
Вот она — словно кряж в снеговых кружевах,
У джавахских предгорий высокий Абул.
Это князя Татула и мощь, и душа.
И от знойных, от розовых губ охмелев
И пьянея любовью, встает он, круша,
В гущу брани бросается он, будто лев.
Завладей этой женщиной, шах, и Татул,
Обессиленный, сдастся, не встанет с колен;
Тымкаберд, что так долго ярмом не согнул,
Ты согнешь до земли и возьмешь его в плен».
Мы с юности помним о песне твоей,
Не раз ты певал, Фирдуси-соловей:
«Герой, безупречный в отваге своей,
Не молись на жену,
Не вверяйся вину!
Ты светел, как солнечный ясный зенит.
Ты горд и незыблем, как горный гранит,
Кто наземь повергнет и в прах превратит?
Не молись на жену,
Не вверяйся вину!
Выходишь на битву и пляшешь, смеясь.
Не ходишь — летаешь, в просторы смотрясь.
Но с облачной выси ты свалишься в грязь!
Не молись на жену,
Не вверяйся вину!
Весь мир в рукопашной — тебе одному.
Ты воли не сдашь никакому ярму.
Ты встанешь, Рустему
[56] грозя самому.
Не молись на жену,
Не вверяйся вину!»
Шах отправил ашуга в нагорный Тымук.
«Достучись, чарователь, до той госпожи!
О любви моей спой, об огне моих мук,
И про мощь и про славу мою расскажи!
Обещай госпоже мой престол золотой!
Пусть звенит у нее от желаний в ушах!
Обещай ей всё то, что жене молодой
В силах дать очарованный женщиной шах!»
И куда не пробиться свирепым бойцам,
Там желанен ашуг, там звенит его саз
[57].
Все приветствуют бедного странника там.
Он пришел к Тымкаберду в предутренний час.
А над крепостью вновь содроганье и гул.
И стоит против шаха Татул, как вчера.
Бьются витязи шаха, — не дрогнет Татул.
Кровь потоками хлещет и бьет, как Кура.
Бьются насмерть, сшибаются витязи вновь.
Хлещет кровь, словно горная в пене река.
И ашуг запевает про шаха любовь,
Как богат его шах, как страна широка.
Слышит песнь молодая Татула жена.
И томит ее тайна, гнетет ее стыд.
И соблазном предательским поражена,
И мечтает о царстве, и ночи не спит.
«Внемли, красавица, внемли!
Ты несравненна и сладка.
Шах — повелитель всей земли,
Могучи шаховы войска.
Но, как и мы, душой он слаб
И любит женщин молодых.
Как диадема подошла б
К тебе, владычица владык!»
Слышит песню ашуга, не спит госпожа
Столько дней и ночей, столько дней и ночей!
И задумчиво ждет, и бледнеет, дрожа,
И дремота бежит от прекрасных очей.
Битва кончена. Князь возвращается вновь.
Возвращается с войском могучий Татул,
И с кривого клинка отирает он кровь.
И в Тымуке движенье и праздничный гул.
Там устроила пир госпожа. И пока
Темнота на земле, там пируют всю ночь.
Льются вина, как горная в пене река.
Весь Джавахк на пиру, и подняться невмочь.
Госпожа угощает гостей дорогих,
Наблюдает за пиршеством зорко она,
Чтоб веселье росло, чтобы говор не стих.
Чтобы пили глубокие чаши до дна:
«Сдвигайте, гости, чаши в круг
И пейте до конца!
