Летит вода, прохладная с утра,
у пристани Быковы Хутора.
Дай, память, мне перенестись на версты
и наверстать года!
Гляжу в Москву,
как волны катятся под Крымским мостом,
от стен Кремля,
по перекатам острым,
туда, где жил,
оттуда, где живу.
Дай видеть всё.
Алеют вечера
над пристанью Быковы хутора.
Над босоногой ивой кипень галок
на левой стороне, на луговой;
вода промасленная у причала
непросыхавший берег укачала,
и небо ясное над головой;
травой обросшие обрывы…
Рано
встают у нас,
выходят из ворот.
Туман скрывает сизые лиманы…
Так в памяти отцовский край живет.
Так Волга мне
приветным платом машет.
Волна волну подталкивает мне,
зовет меня к низинной стороне,
к теплу
глазастых
ветреных ромашек.
Там, где еще шумел огневорот,
я вас встречал
на землях чужедальных,
на улицах,
на площадях,
в преданьях,
волжане —
уважаемый народ.
Тогда гляделись в воды тухлой Шпрее
высокие колеса батареи!
Теперь вы дома.
Ничего не надо, —
прийти с полей зеленых,
на закат
глядеть.
Идут по Волге облака,
дождем пройдясь над степью Сталинграда.
Приречных сел вечерний переклик!
Дома расселись, обхватив колени.
И ночь плывет, как черный дощаник,
в зеленое хмельное загляденье.
А скоро
в колос вымахнут хлеба,
а скоро будет новая изба,
и молотьба пойдет колхозным полем,
и сразу —
всем
по локоть рукава,
а в белых башнях шатких мукомолен
тяжелые закружат жернова.
А скоро
пир у мира.
Половина
села
начистит сразу сапоги,
проверенные на камнях Берлина.
И пыль закружится из-под ноги,
арбузный мед забулькает в садах.
Проклеванные воробьями вишни
сушить рассыплют на припек
в затишье,
и девушек открытые глаза
взволнуются догадкою давнишней.
А скоро будут свадьбы —
честь по чести,
мне погулять бы!
Угостят вином.
Носы расплющив, парни на окно
надвинутся, вздыхая по невесте,—
всему черед.
Жених сидит на месте,
и горница заходит ходуном.
Мой милый край!
Арбузная столица!
Я перешел и войны и миры.
Я не могу к тебе не возвратиться,
я должен стать на солнечном лугу,
в кругу родных,
у родственного дома
проверить, как живу
и что могу,
напиться Волги,
выспаться в стогу —
и в путь опять,
и в путь —
до окоема.
1946
