Ветер свищет и гуляет сквозь чердак.
На гвозде чернеет тощий лапсердак.
Жизнь – как гноище. Остру́пела душа,
Скрипка сломана и сын похоронён…
Каждый вечер, возвращаясь без гроша,
Я, как Иов прокажённый, заклеймён.
Даже дети сквозь кухонный гам и чад
«Вон, явился Богом проклятый!» – кричат.
И за милостыней рынком семеня,
Гневом Вышнего терзаем и травим,
Я кусаю руку, бьющую меня,
Как бичуемый пророком Мицраим.
А в колодце полутёмного двора —
Драки, крики, перебранка до утра.
Разверну ли со смирением Талмуд —
Мудрость пра́отцев строга и холодна:
Точно факелоносители идут
С чёрным пламенем святые письмена.
И тогда я тайну тайн, врата ворот,
Разворачиваю книгу Сефирот.
К зыби символов в двоящемся стихе
Приникаю, как к целебному ключу,
Имя Господа миров – Йод – хэ – вов – хэ —
Онемевшими устами лепечу.
Так сегодня я забылся, и во сне,
Вот, виденье громовое было мне.
Видел я одновременно все края,
Всё, что было и что будет впереди…
Синим сводом распростёрт над миром Я,
Солнце белое горит в моей груди.
Мириады светоносных моих рук
