Стихотворения - страница 2

Шрифт
Интервал

стр.

     Грызь крыс,
     Чок чаш,
     Трель стрельб,
     Плынь звёзд,
     Тишь неб,
     Всхлипы глин,
     Отче наш.
Положи в рабочий ящик
Карк ворон и визг свиней.
Повнимательней и чаще
Слушай грохоты камней.
Посмотри, в котле асфальта
Закипает старина.
Многогранные базальты —
Это гор старинных залы,
Им ровесница — луна.
Заучи, как песнь Гомера,
То, о чём молчит пещера.
И подумай, что хранит
Замостивший жалкий дворик
Огневых времён историк —
Эрратический[2] гранит.
Плач ребёнка, треск селитры
Собери к себе в затвор.
Это всё твоя палитра,
И взыскательный скульптор —
Аскетически бесхитрый
Ты вернёшь нам говор гор.

1932, Никифорово

Наше наследие, 1990, № 2.

Февраль

И в небе сказано слово «февраль»,
И кто-то дверное тронул кольцо,
И странный сосед, запрокинув лицо,
Поёт про светлый февраль.
О, тихая кротость вешних примет
И синькой окрашенный снег.
Задумчивый мальчик, трёхлетний поэт
Мне шепчет, печально лучась —
«Я в ручке зажал предвечерний свет,
Но он растаял сейчас…»
Мы так одиноки у шумных застав,
Где вырос, как вызов, над сводами дамб
Серый завод-металлург.
Нас видят с портфелями в людных местах,
Мы мёрзнем, как все, в молочных хвостах,
Но в жизни остался нам пушкинский ямб
И восковой Петербург.
Как знаем мы жгучую ненависть толп
К тем, кто настежь души не раскрыл.
Шагай же бездумный советский полк
По шелесту сломанных крыл.
Мы кем-то проиграны чёрту в лото,
И нас никому не жаль.
И плачем, и плачем, как в белый платок,
В наш серебряный светлый февраль.

24 февраля 1933

Наше наследие, 1990, № 2.

18 октября 1914 года

Бомба взорвалась в кипящем котле,
С рёвом взметнула солдатскую пищу.
Трое остались хрипеть на земле,
Десять ушли к неземному жилищу.
Вечером в поле туманно-нагом
Ухали выстрелы русских орудий,
Долго куски собирали кругом
И навалили на мёртвые груды.
В яме дорожной в версте от огня
Их забросали землёй прошлогодней,
Гасли осколки осеннего дня,
Фельдшер сбивался в молитве Господней.

Наше наследие, 1990, № 2.

«Курок заржавленный…»

Курок заржавленный
Чернеет строже.
Патроны вставлены
Без лишней дрожи.
О, сколько искренних
Отвергнут помощь,
О, сколько выстрелов
Проглотит полночь.
Поутру сходятся
Из дальних комнат,
О Богородице
Твердят и помнят.
Лежит застреленный
В цветеньи вешнем.
В глазных расселинах
Стоит нездешнее.
А в далях города
Над злым конвертом
Рыдают молодо
О нём бессмертном.

Наше наследие, 1990, № 2.

Обречённые

И эта ночь вокруг, как чёрная купель,
И улиц тишина с больными фонарями.
Ты помнишь, — здесь, в кругу недель
Мы были умными царями.
Но в буднях городских с искусственной луной
Мы позабыли наш неугасимый берег,
И нам ли возвестить о радости иной,
О счастьи завтрашних америк.
Нас светом обожгло внезапное окно,
Но одинокие — без воли, без испуга
Мы падаем опять в бессветное звено.
В пределе твёрдом замкнутого круга
Идём туда, где что-то суждено.
И эта полночь нам подруга.

1908, Москва

Лепта. М., 1995, № 26.

Сольфатара[3]

Видишь?
   — всадник на римской дороге,
   где чеканный серебряный свет
   остриями ложится на камни
   покинутых башен.
   Исполнитель тревоги,
   о котором вещало безумье Тацитовых лет.
   Нам он ведом,
   И нам лишь не страшен.
Помнишь?
   — в книгах Каббалы
   мы прочли: «в эти дни засверкает
   сильнее стократ Водолей,
   будут люди и дни бесконечно усталы,
   но раскроются ало
   озёра Флегрейских полей[4].
   В полночь всадник проскачет
   и тени назад не отбросит.
   Обрекающий индекс начертит
         над каждым крыльцом.
   Горе тем, кто заплачет,
   кто очнётся и спросит.
   Горе спящим в домах
   и в садах с непокрытым лицом…»[5]
Ночь похитила месяц и ярче вдали Сольфатара.
На рассвете узнают бездонность вулканных потех.
Черногрудая парка к утру приготовит для всех
Катапульты сражений и бочки пожара.
   Наши песни готовы —
   прозорливые песни свершенья назначенных дней,
   сотворённые рано…
Посмотри:
   Как свеча от подземных огней,
   Вдалеке загорелось Аньяно.

1908, Петербург; 1909, Москва

Лепта. М., 1995, № 26.

Предки

Нас шестнадцать равнодушно-рослых
Сочетавших дни и перепутья.
Наши руки на дубовых вёслах
Оставляют ржавые лоскутья.
Много крови и своей и вражьей
Накопили старые кольчуги.
Мы с тобой плывём, убитый княже,
Все шестнадцать, павшие на юге.

стр.

Похожие книги