Но ветр. Но мрак. Но ветреная ночь.
* * *
Удивляясь галопу
Кочевых табунов,
Хоронили Европу,
К ней любовь поборов.
Сколько раз хоронили,
Славя конскую стать,
Шею лошади в мыле.
И хоронят опять.
Но полощутся флаги
На судах в тесноте,
И дрожит Копенгаген,
Отражаясь в воде,
И блестят в Амстердаме
Цеховые дома,
Словно живопись в раме
Или вечность сама.
Хорошо на педали
Потихоньку нажав,
В городок на канале
Въехать, к сердцу прижав
Не сплошной, философский,
Но обычный закат,
Бледно-жёлтый, чуть жёсткий,
Золотящий фасад.
Впрочем, нам и не надо
Уезжать никуда,
Вон у Летнего сада
Розовеет вода,
И у каменных лестниц,
Над петровской Невой,
Ты глядишь, европеец,
На закат золотой.
* * *
Я в плохо проветренном зале
На краешке стула сидел
И, к сердцу ладонь прижимая,
На яркую сцену глядел.
Там пели трёхслойные хоры,
Квартет баянистов играл,
И лебедь под скорбные звуки
У рампы раз пять умирал.
Там пляску пускали за пляской,
Летела щепа из-под ног –
И я в перерыве с опаской
На круглый взглянул потолок.
Там был нарисован зелёный,
Весь в райских цветах небосвод,
И ангелы, за руки взявшись,
Нестройный вели хоровод.
Ходили по кругу и пели.
И вид их решительный весь
Сказал нас, что ждут нас на небе
Концерты не хуже, чем здесь.
И господи, как захотелось
На воздух, на волю, на свет,
Чтоб там не плясалось, не пелось,
А главное, музыки нет!
* * *
Танцует тот, кто не танцует,
Ножом по рюмочке стучит,
Гарцует тот, кто не гарцует, –
С трибуны машет и кричит.
А кто танцует в самом деле,
И кто гарцует на коне,
Тем эти пляски надоели,
А эти лошади – вдвойне!
* * *
Но и в самом лёгком дне,
Самом тихом, незаметном,
Смерть, как зёрнышко на дне,
Светит блеском разноцветным.
В рощу, в поле, в свежий сад,
Злей хвоща и молочая,
Проникает острый яд,
Сердце тайно обжигая.
Словно кто-то за кустом,
За сараем, за буфетом
Держит перстень над вином
С монограммой и секретом.
Как черна его спина!
Как блестит на перстне солнце!
Но без этого вина
Вкус не тот, вино не пьётся.
* * *
Два лепета, быть может бормотанья,
Подслушал я, проснувшись, два дыханья.
Тяжёлый куст под окнами дрожал,
И мальчик мой, раскрыв глаза, лежал.
Шли капли мимо, плакали на марше,
Был мальчик мал,
куст был намного старше,
Он опыт свой с неведеньем сличил
И первым звуками мальчика учил.
Он делал так: он вздрагивал ветвями
И гнал их вниз, и стлался по земле,
А мальчик тоже пробовал губами,
И выходило вроде «ле-ле-ле»
И «ля-ля-ля». Но им казалось: мало!
И куст старался, холодом дыша,
Поскольку между ними не вставала
Та тень, та блажь, по имени душа.
Я тихо встал, испытывая трепет,
Вспугнуть боясь и лёгкий детский лепет,
И лепетанье листьев под окном –
Их разговор на уровне одном.
* * *
То, что мы зовём душой,
Что, как облако, воздушно
И блестит во тьме ночной
Своенравно, непослушно
Или вдруг, как самолёт,
Тоньше колющей булавки,
Корректирует с высот
Нашу жизнь, внося поправки;
То, что с птицей наравне
В синем воздухе мелькает,
Не сгорает на огне,
Под дождём не размокает,
Без чего нельзя вздохнуть,
Ни глупца простить в обиде;
То, что мы должны вернуть,
Умирая, в чистом виде, –
Это, верно, то и есть,
Для чего не жаль стараться,
Что и делает нам честь,
Если честно разобраться.
В самом деле хороша,
Бесконечно старомодна,
Тучка, ласточка, душа!
Я привязан, ты – свободна.
* * *
Какая разница,
Чем мы развлечены:
Стихов нескладицей?
Невнятицей волны?
Снежком, нелепицей?
Или, совсем как встарь,
Стеклянной пепельницей,
Жёлтой, как янтарь?
Мерцаньем полнится
И тянется к лучам…
Имел я, помнится,
Внимание к вещам.
И критик шёлковый
Обозначал мой крен:
Ларец с защёлками
И Жан Батист Шарден.
Всё это схлынуло.
Стакан, графин с водой
Жизнь отодвинула
Как бы рукой одной.
Смахнула слёзы с глаз,
Облокотясь на стол.
И разговор у нас
Совсем иной пошёл.
* * *
Среди знакомых ни одна
Не бросит в пламя денег пачку,
Не пошатнётся, впав в горячку,
В дверях, бледнее полотна.
В концертный холод или сквер,
Разогреваясь понемногу,
Не пронесёт, и слава богу,
Шестизарядный револьвер.
Я так и думал бы, что бред
Все эти тени роковые,
Когда б не туфельки шальные,
Не этот, издали, привет.
Разят дешёвые духи,
Не хочет сдержанности мудрой,
Со щёк стирает слёзы с пудрой
И любит жуткие стихи.
РАЗГОВОР
Мне звонят, говорят: – Как живёте?
