Старинный друг, к тебе я возвращался,
весь поседев от вековых скитаний.
Ты шел ко мне. В твоей простертой длани
пунцовый свет испуганно качался.
Ты говорил: «А если гном могильный
из мрака лет нас разлучить вернется?»
А я в ответ: «Суровый и бессильный,
уснул на веки. Больше не проснется»…
К тебе я вновь вернулся после битвы.
Ты нежно снял с меня мой шлем двурогий.
Ты пел слова божественной молитвы.
Ты вел меня торжественно в чертоги.
Надев одежды пышно-золотые,
мы, старики, от счастья цепенели.
Вперив друг в друга очи голубые,
у очага за чашами сидели.
Холодный ветер раздувал мятежно
пунцовый жар и шелковое пламя.
Спокойно грелись… Затрепался нежно
одежды край, как золотое знамя.
Вдруг видим – лошади в уборе жалком
к чертогу тащат два железных гроба.
Воскресший гном кричит за катафалком:
«Уйдете вы в свои могилы оба»…
В очах сверкнул огонь смертельной муки.
Коротко было расставанье наше.
Мы осушили праздничные чаши.
Мы побрели в гроба, сложивши руки.
Янтарный луч озолотил пещеры…
Я узнаю тебя, мой друг старинный!
Пусть между нами ряд столетий длинный,
в моей душе так много детской веры.
Из тьмы идешь, смеясь: «Опять свобода,
опять весна, и та же радость снится»…
Суровый гном, весь в огненном, у входа
в бессильной злобе на тебя косится.
Вот мы стоим, друг другу улыбаясь…
Мы смущены все тем же тихом зовом.
С тревожным визгом ласточки, купаясь,
в эфире тонут бледно-бирюзовом.
О, этот крик из бездн, всегда родимый.
О друг, молчи, не говори со мною!..
Я вспомнил вновь завет ненарушимый,
волной омыт воздушно-голубою…
Вскочил, ногой стуча о крышку гроба,
кровавый карлик с мертвенным лицом:
«Все улетит… Все пронесется сном…
Вернетесь вы в свои могилы оба!»
И я очнулся… Старые мечтанья!..
Бесцелен сон о пробужденье новом.
Бесцельно жду какого-то свиданья.
Касатки тонут в небе бирюзовом.
Над гробом стоя, тосковал бездонно.
Пещера той же пастью мне зияла.
К провальной бездне мчащийся исконно,
поток столетий Вечность прогоняла.
Могильный гном, согнувшийся у входа,
оцепенев, дремал в смертельной скуке.
«О где ты, где, старинная свобода!»
Я зарыдал, крича, ломая руки,
порывом диким, трепетно-бескрылым,
