Стихотворения - страница 17

Шрифт
Интервал

стр.

Другие — обрезала тень.
Я видел высокую стену,
Что в небо и в воду ушла,
И росчерком — белую пену,
Что ярко к подножью легла.
Я слышал, как звонче и чаще —
Невидимый — камень стучал,
Обрушенный днем уходящим,
За ним он катился в провал.
В паденье ничто не боролось,
Лишь громко зевнула вода —
И подал призывный свой голос,
И подал я голос тогда.
И грозным иссеченным ликом
Ко мне обернулась стена,
С вниманьем таинственно-диким
Его принимала она.
А голос в пространстве вечернем,
Какою-то силой гоним,
Метался — огромный, пещерный,
Не сходный с ничтожным моим.
И бездна предстала иною:
Я чувствовал близость светил,
Но голос, исторгнутый мною, —
Он к предкам моим восходил.

«И вышла мачта черная — крестом…»

И вышла мачта черная — крестом,
На барже камень, сваленный холмом,
И от всего, что плыло мне навстречу,
Не исходило человечьей речи.
И к берегам, где меркли огоньки,
Вода ночная в ужасе бросалась,
А после долго посреди реки
Сама с собой с разбегу целовалась.
Сгустилась темь. Костер совсем потух.
Иными стали зрение и слух.
Давно уж на реке и над рекою
Все улеглось. А что-то нет покоя.

«В тяжких волнах наружного гула…»

В тяжких волнах наружного гула
И в прозрачном дрожанье стекла
Та же боль, что на время заснула
И опять, отдохнув, проняла.
Вижу — смотрит глазами твоими,
Слышу — просит холодной воды.
И горит на губах моих имя
Разделенной с тобою беды.
Все прошло. Что теперь с тобой делят?
Это старый иль новый обряд?
Для иного постель тебе стелют
И другие слова говорят.
Завтра нам поневоле встречаться.
Тихий — к тихой взойду на крыльцо,
И усталое грешное счастье,
Не стыдясь, мне заглянет в лицо.
И, как встреча, слова — поневоле,
Деловые слова, а в душе
Немота очистительной боли —
Той, что ты не разделишь уже.

«Я губ твоих не потревожу…»

Я губ твоих не потревожу…
Дремли, не злясь и не маня.
Огнем небес и дрожью кожи
Мой день выходит из меня.
Необожженной, молодой —
Тебе отрадно с этим телом,
Что пахнет нефтью, и водой,
И теплым камнем обомшелым.

«В час, как дождик короткий и празднично чистый…»

В час, как дождик короткий и празднично чистый
Чем-то душу наполнит,
Молодая упругость рябиновой кисти
О тебе мне напомнит.
Не постиг я, каким создала твое сердце природа,
Но всегда мне казалось,
Что сродни ему зрелость неполного раннего плода
И стыдливая завязь.
А мое ведь иное — в нем поровну мрака и света,
И порой, что ни делай,
Для него в этом мире как будто два цвета —
Только черный и белый.
Не зови нищетой — это грани враждующих истин.
С ними горше и легче.
Ты поймешь это все, когда рук обессиленных кисти
Мне уронишь на плечи.

«Белый храм Двенадцати апостолов…»

Белый храм Двенадцати апостолов,
Вьюга — по крестам,
А внизу скользят ладони по столу —
Медь считают там.
Вот рука моя с незвонкой лептою,
Сердце, оглядись:
В этом храме — не великолепие
Освященных риз.
Что за кровь в иконописце-пращуре,
Что за кровь текла,
Говорят глаза — глаза, сквозящие
Из того угла.
Суждено нам суетное творчество,
Но приходит час —
Что-то вдруг под чьим-то взглядом скорчится,
Выгорая в нас.
Но мечта живая не поругана,
Хоть и был пожар,
И зовет, чтоб я ночною вьюгою
Подышал.

Дом беды

— Я прокляну тебя тройным проклятьем,
Когда свое пойду искать в другом.
— Благодарю. Порой мы больше платим,
Когда прощают, чтоб проклясть потом.
Набухнет стон, как ступишь на крыльцо,
В уме сотрется даже цифра часа,
Обложит полночь густотертой массой,
И в ней оттиснется мое лицо.
И, ощупью ступая, как по краю,
Теперь-то мне и хочется сказать,
Когда я ничего уже не знаю,
Когда я проклят иль прощен опять?
Когда словам не в силах доверять
И, открывая чистую тетрадь,
На помощь только время призываю
Да совесть…
   А покуда, печка, грей
Не одного меня, а всех, кто в Доме.
Чего порой не сыщешь у людей,
Найдешь в дровах, иль угле, иль соломе.
И прояснится ум в тебе тогда,
И счет пойдет, но не такой,
как прежде:
Что называлось именем — Беда,
Ты сбросишь, словно стылые одежды,
И вот в одной рубашке, не кляня —
Благодаря без слова за проклятье,
Как от успеха, руки от огня
Ты потираешь — ты готов к расплате.
И станешь думать: странен человек!
Всю жизнь себя передает другому
Через предметы: вот он, мой ночлег,
Где три хозяйки вверенному Дому

стр.

Похожие книги