Стихотворения (1917-1921) - страница 3

Шрифт
Интервал

стр.

[20]
грохнулся,
и над Аллеей Побед –
знамя
"Власть советов".
Напрасно пухлые руки взмолены, –
не остановить в его неслышном карьере.
Раздавил
и дальше ринулся Смольный,
республик и царств беря барьеры.
И уже
[30]
из лоска
тротуарного глянца
Брюсселя,
натягивая нерв,
росла легенда
про Летучего голландца –
голландца революционеров.
А он –
по полям Бельгии,
по рыжим от крови полям,
[40]
туда,
где гудит союзное ржанье,
метнулся.
Красный встал над Парижем.
Смолкли парижане.
Стоишь и сладостным маршем манишь.
И вот,
восстанию в лапы _о_тдана,
рухнула республика,
а он – за Ламанш.
[50]
На площадь выводит подвалы Лондона.
А после
пароходы
низко-низко
над океаном Атлантическим видели –
пронесся.
К шахтерам калифорнийским.
Говорят –
огонь из зева выделил.
Сих фактов оценки различна мерка.
[60]
Не верили многие.
Ловчились в спорах.
А в пятницу
утром
вспыхнула Америка,
землей казавшаяся, оказалась порох.
И если
скулит
обывательская моль нам:
– не увлекайтесь Россией, восторженные дети, –
[70]
Я
указываю
на эту историю со Смольным.
А этому
я,
Маяковский,
свидетель.
[1919]

С товарищеским приветом, Маяковский

Дралось
некогда
греков триста
сразу с войском персидским всем.
Так и мы.
Но нас,
футуристов,
нас всего – быть может – семь.
Тех
[10]
нашли у истории в пылях.
Подсчитали
всех, кто сражен.
И поют
про смерть в Фермопилах.
Восхваляют, что лез на рожон.
Если петь
про залезших в щели,
меч подъявших
и павших от, –
[20]
как не петь
нас,
у мыслей в ущелье,
не сдаваясь, дерущихся год?
Слава вам!
Для посмертной лести
да не словит вас смерти лов.
Неуязвимые, лезьте
по скользящим скалам слов.
Пусть
[30]
хотя б по капле,
по две
ваши души в мир вольются
и растят
рабочий подвиг,
именуемый
"Р_е_в_о_л_ю_ц_и_я".
Поздравители
не хлопают дверью?
Им
[40]
от страха
небо в овчину?
И не надо.
Сотую –
верю! –
встретим годовщину.
[1919]

Мы идем

Кто вы?
Мы
разносчики новой веры,
красоте задающей железный тон.
Чтоб природами хилыми не сквернили скверы,
в небеса шарахаем железобетон.
Победители,
шествуем по свету
сквозь рев стариков злючий.
[10]
И всем,
кто против,
советуем
следующий вспомнить случай.
Раз
на радугу
кулаком
замахнулся городовой:
– чего, мол, меня нарядней и чище! –
а радуга
[20]
вырвалась
и давай
опять сиять на полицейском кулачище.
Коммунисту ль
распластываться
перед тем, кто старей?
Беречь сохранность насиженных мест?
Это революция
и на Страстном монастыре
начертила:
[30]
"Не трудящийся не ест".
Революция
отшвырнула
тех, кто
рушащееся
оплакивал тысячью родов,
ибо знает:
новый грядет архитектор –
это мы,
иллюминаторы завтрашних городов.
[40]
Мы идем
нерушимо,
бодро.
Эй, двадцатилетние!
взываем к вам.
Барабаня,
тащите красок вёдра.
Заново обкрасимся.
Сияй, Москва!
И пускай
[50]
с газеты
какой-нибудь выродок
сражается с нами
(не на смерть, а на живот).
Всех младенцев перебили по приказу Ирода;
а молодость,
ничего –
живет.
[1919]

Владимир Ильич!

Я знаю –
не герои
низвергают революций лаву.
Сказка о героях –
интеллигентская чушь!
Но кто ж
удержится,
чтоб славу
нашему не воспеть Ильичу?
[10]
Ноги без мозга – вздорны.
Без мозга
рукам нет дела.
Металось
во все стороны
мира безголовое тело.
Нас
продавали на вырез.
Военный вздымался вой.
Когда
[20]
над миром вырос
Ленин
огромной головой.
И земли
сели на _о_си.
Каждый вопрос – прост.
И выявилось
два
в ха_о_се
мира
[30]
во весь рост.
Один –
животище на животище.
Другой –
непреклонно скалистый –
влил в миллионы тыщи.
Встал
горой мускулистой.
Теперь
не промахнемся мимо.
[40]
Мы знаем кого – мети!
Ноги знают,
чьими
трупами
им идти.
Нет места сомненьям и воям.
Долой улитье – "подождем"!
Руки знают,
кого им
крыть смертельным дождем.
[50]
Пожарами землю д_ы_мя,
везде,
где народ испл_е_нен,
взрывается
бомбой
имя:
Ленин!
Ленин!
Ленин!
И это –
[60]
не стихов вееру
обмахивать юбиляра уют. –
Я
в Ленине
мира веру
славлю
и веру мою.
Поэтом не быть мне бы,
если б
не это пел –
[70]
в звездах пятиконечных небо
безмерного свода РКП.
[1920]

Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче

(Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева, 27 верст по Ярославской жел. дор.)

В сто сорок солнц закат пылал,
в июль катилось лето,
была жара,
жара плыла –
на даче было это.
Пригорок Пушкино горбил
Акуловой горою,
а низ горы –
деревней был,
[10]
кривился крыш корою.
А за деревнею –
дыра,

стр.

Похожие книги