Пузырьков тупо смотрел в рекламу и какое-то давно забытое чувство незаметно, исподволь, словно тлеющий уголёк, замерцало в глубине его запуганного естества, но голос разума, строгий и непреклонный, сразу пресёк эти лирические отступления: «Да, ведь это открытая пропаганда проституции. Это же порок. Язва на теле общества. А тут так нагло, открыто печатают у всех на глазах». Но неумолимая, глубинная сила, протиснувшись сквозь толщу вымуштрованного сознания, настойчиво твердила о своём: «Порок – пороком, но ведь печатают же, и не «от делать нечего». Видать есть желающие до этого. Как же это называется, а вспомнил – клубника. Нет, нет точнее – клубничка». Какое-то легкое, игривое настроение, как пушистое белое облачко накрыло Пузырькова. Ожидание чего-то приятного, долгожданного незаметно проникло в душу. Кровь ударила в голову, в ушах зашумело. Сердце, забившись сильней, стремительно погнало кровь по жилам.
Поднявшись, Пузырьков подошёл к окну и посмотрел на улицу. Шёл слабый снег. Было тихо и уютно. Редкие прохожие, смешно семеня ножками, куда-то спешили. Фонари сиротливо жались у дороги, блёклыми пятнами свисая над мостовой. Разбрасывая в стылой пустоте тусклый свет, они наивно надеясь противостоять безраздельному могуществу мрака. Наступила настоящая новогодняя ночь. Внутренний голос настойчиво твердил Пузырькову: «Нет, что тут крамольного? Закажешь по телефону, ведь такое происходит с ними каждый день. Выпьешь шампанское и постараешься объяснить, в какую глубокую порочную яму попали они. Конечно, это не моё дело, но долг, совесть гражданина и человека, человека с большой буквы, зовёт на это благое, можно даже сказать, богоугодное дело». Невольно его воображение заиграло, и яркий свет, вспыхнув перед глазами, разлился алым закатом впереди. И на этом огромном торжественном полотне пылающими рыжими буквами, обрамлёнными чёрной каймой загорелось одно единственное слово: «Подвиг!» Пузырьков встрепенулся. Грудь, стеснённая пылкой любовью к людям, бурно вздымалась. Пламенная речь, сорвавшись с безмолвных уст, растаяла в застывшей тишине: «А что, а что тут смешного? Да, подвиг, господа, представьте. И попрошу умерить ваши смешки и неуместную иронию. В жизни, как говорится, всегда есть место для подвига. Кто-то сказал, но никак не могу вспомнить. Ведь никто, никто и пальцем не шевельнёт, чтобы помочь им. Всем всё равно. Всем наплевать и начихать: моя хата с краю – ничего не знаю. Бездушные, холодные эгоисты. Да что я тут развожу всякую канитель. Меньше слов, а больше дел».
С решимостью фаталиста он подошёл к телефону. Положив руку на трубку – задумался: «Стой! Это ведь Рубикон. Перейдёшь – назад уже ходу не будет. Раз вкусивший этого зелья – не остановится ни перед чем. Ну и пусть! Пусть что будет! Сидеть, как премудрый пескарь в своей конуре – это удел слабых! Смелость – города берёт!» Вдруг будто чёрт толкнул его в спину, и он быстро набрал нужный номер. Раздались протяжные гудки. Прошло мгновение, и приятный женский голосок нежно заверещал в трубке:
– Здравствуйте, вас приветствует фирма «Аленький цветочек». Мы рады помочь вам скрасить этот чудный новогодний вечер.
От неожиданности Пузырьков растерялся и на мгновение замолчал. С трудом совладав с собой, сиплым голосом спросил:
– Девушка, я к вам по поводу объявления.
– Весьма похвально, что вы выбрали наше агентство. Мы уважаем и ценим ваш вкус, и не сомневаемся: скоро вы убедитесь, что не ошиблись в своём выборе.
– Девушка, тут я прочитал про Мишель и какую-то шоколадку из Джибулетти.
– Да, да это то, что вам надо в такой сказочный вечер. Продиктуйте, пожалуйста, ваш адрес, и через полчаса к вам приедет наш представитель.
Уладив формальности, Пузырьков сел у окна, и бойкие мыслишки завертелись у него в голове: «Вот и всё. Раз, два и в шляпе. Ничего страшного в этом нет. Сейчас приедут». И действительно, прошло полчаса, и раздался звонок. Пузырьков вздрогнул и, весь напрягшись, прислушался. Прошла минута, и звонок вновь заверещал у двери. Жребий брошен – исхода нет. С трудом поднявшись с кресла, он безвольно поплёлся в прихожую. Глянув в глазок – сразу засомневался в своей затее, но неумолимый бес, бешено колотя по рёбрам, как по клавесину, ехидно зашептал ему на ухо: «Что? Слабо, как жаренным запахло?» Пузырьков открыл дверь.
