Джером, казалось, целую вечность смотрел на нее молча.
— Прекрасно. Согласен на одно прослушивание. — Глория уже готова была завизжать от восторга, но тут он добавил: — Завтра вечером. Ровно в восемь.
Именно на это время мама назначила обед для девушек, начавших выезжать в свет в этом сезоне. И пригласила к ним в дом десятки гостей и репортеров колонок светской хроники. Не быть там Глория просто не могла.
— Я не могу завтра вечером. У меня…
— Завтра вечером, в восемь часов, — отрезал Джером. — В противном случае, как я понимаю, мне никогда не удастся услышать «Блюз разбитого сердца» в вашем исполнении. — И направился к эстраде готовиться к следующему отделению.
Он будет играть до самой зари, когда Глория уже уютно устроится под розовым одеялом и не сможет сомкнуть глаз, со страхом думая о том, что ей никак не попасть в «Зеленую мельницу» завтра вечером. И никогда больше не увидеть Джерома Джонсона.
8. Клара
Клара посмотрела в зеркало, как она выглядит без всякого макияжа, и испытала прилив раздражения.
Сегодняшний обед — сборище напыщенных девиц, дебютанток высшего света, и их мамаш — требовал только одного: благовоспитанно положить ногу на ногу и с восторгом обсуждать турнир по крокету в загородном клубе да недавние помолвки. В обычных условиях подобное сборище вызвало бы у нее только желание наговорить всем кучу дерзостей. И все же лучше такой обед, чем прозябание на ферме. Мало того — если она действительно хочет устроиться здесь и начать новую жизнь, к такому приему надо отнестись со всей серьезностью. Ей впервые предоставляется возможность показать во всем блеске Новую Клару в Чикаго. Хорошую Девочку Клару. Святую Клару. Артистку Клару.
Но из этого не следовало, что нельзя сперва принять порцию жидкости, которая придает храбрость. Она выдвинула ящик с нижним бельем, порылась в нем и вытащила на свет божий невинный розовенький носочек с белыми глазками по краям — там хранилась плоская бутылочка джина. Открутила колпачок и запрокинула голову.
И остановилась, едва пригубив.
Если уж стараться соответствовать новому имиджу, то весь этот вечер она должна быть совершенно трезвой.
Старинные напольные часы пробили восемь, и в тот же момент рассыпался настойчивой трелью звонок у входной двери. Раздумывать было уже некогда. Клара поспешно подкрасила черной тушью ресницы, провела по губам ярко-розовой помадой — надо же когда-то привыкать — и помчалась вниз по лестнице.
— А, вот и ты, милочка, — приветствовала Клару тетушка Би, которая сторожила вход в гостиную, бдительным оком надзирая за всеми входящими. Клара знала, что тетушка одобрит ее легкое бледно-голубое платье с цветочками и туго затянутой талией. Его она позаимствовала из шкафа Глории. Без спросу. — Не могу не отметить, что ты очень мило выглядишь.
— Ну, до вас мне очень далеко, — ответила Клара, изобразила намек на реверанс и прошла в следующую комнату, а тетушка — сразу вслед за нею.
По комнате кругами вышагивали маменьки с дочками — представительницы самых известных семей Чикаго. Девушки выглядели точно так, как Клара себе и представляла: худые, бледные, с ничего не выражающими глазами, а уж наряжены, словно елочные игрушки — сплошь разноцветные оборочки, да бантики, да кружева. На этом фоне почти неприлично смотрелись девушки, которые выглядели на свой возраст: без макияжа в стиле «вамп», без повадок роковых женщин. Они неловко жались кучкой в углу, как школьницы (каковыми они, собственно, и были).
Стоило посмотреть и на маменек — точно таких же, как доченьки, разве что пополнее и чопорнее. Маменьки собирались группами, стараясь перещеголять друг дружку сверкающими побрякушками, усыпанными алмазами, да столь же ослепительными списками достоинств своих дочек.
— Дамы, дамы! — прощебетала тетушка Би. — Позвольте представить вам почетную гостью сегодняшнего вечера — мою племянницу Клару Ноулз, которая приехала к нам в гости на длительный срок.
Все, не скрывая интереса, критически оглядели Клару, будто манекен, выставленный в витрине магазина на всеобщее обозрение.
— А где же другая почетная гостья? — послышался чей-то мелодичный голосок.
