Я просияла от радости. Больше своей поэзии отец дорожил только моей мамулей и мною. И то, что его творчество ценилось и другими, переполняло счастьем мою душу.
— Могу я ознакомить вас с сегодняшним меню? — к нам подошел официант. Он пробежал глазами меню. Название каждого нового блюда звучало восхитительной музыкой — у меня уже текли слюнки.
— Наверное, у нас уйдет меньше времени, если мы перечислим вам, чего бы мы не хотели, — пошутил Люк с лукавым огоньком в глазах. Мы заказали столько еды, как если бы оба только что вернулись с необитаемого острова, где чуть не умерли от голода, и это была наша первая пища по возвращении в цивилизованный мир.
Часы летели. Мы с Люком перескакивали с одной темы на другую. От наших самых-самых любимых авторов (его: Фолкнер и Хемингуэй; мои: Сэлинджер и Кундер) к нашим самым-самым любимым болячкам (его: пища, застревающая между зубами; моя: американцы, которые приправляют свою речь чистейшими британизмами, не вникая в их суть).
— Ваш счет, — сказал официант с теплой улыбкой, положив его на стол между нами. Мы оба тут же потянулись к бумажке, и я успела первой, но тут рука Люка сжала мою, от чего я почему-то вздрогнула.
— Ну, пожалуйста! — упрашивала я. — Я могу заплатить, ведь ты перспективный автор…
Мне претила мысль позволить ему оплатить счет, ведь он был голодающий художник, если можно так выразиться, и я своими глазами видела, кем ему приходится работать, чтобы свести концы с концами.
Но Люк не ослабил хватку:
— Разумеется, нет, Клэр. Ты и так сделала мне приятное, пришла на мой праздник, несмотря на свою дикую занятость. Хотя и видела меня совсем недавно в детском чепчике.
Он улыбнулся, и я снова заметила, как сияют его глаза. Ладно, может, у него ничего и не сладится с этой его суровой вегетарианкой, и тогда у Мары наконец появится шанс.
Выиграв битву за счет, Люк настоял проводить меня домой, хотя для него это был крюк минимум в десять кварталов. Когда мы добрались до моего подъезда, он ласково поцеловал меня в щеку.
Я улыбалась все семь лестничных пролетов, ведущих к моей студии (обычно выражение моего лица при подъеме наверх больше похоже на кислую мину). Оказавшись дома, я быстро натянула пижаму, положила канноли, которые по настоянию Люка взяла с собой, на тарелку, залезла под одеяло и начала читать его рукопись.
* * *
На следующий день, совсем не выспавшаяся, но радостно оживленная, я стучала в дверь кабинета Вивиан, прихватив с собой копию рукописи Люка. С утра я первым делом попросила Дэвида сделать десять копий рукописи, чтобы сразу раздать ее для ознакомления. Дэвид углубился в чтение.
— Входите, — раздался приглушенный голос. Я открыла тяжелую дверь, почувствовала ледяной поток воздуха (в кабинете Вивиан кондиционер всегда стоял на температуре ноль градусов) и обнаружила своего босса детально изучающим одновременно пять или шесть каких-то журналов. Подобравшись ближе, я поняла, что это были номера Шустрилы.
— Как тебе эта девчонка для обложки «Доставь мне удовольствие»? — поинтересовалась она.
«Доставь мне удовольствие» был низкопробным романом, пересказом сексуальных подвигов одной женщины на протяжении двадцати лет, начиная от оргий в детском летнем лагере до любовных рандеву с мамашей подруги по футбольной команде. В качестве эпитетов к данному творению явно подходили антонимы прилагательных «хорошее» или «приличное».
— Я думаю, книга пойдет лучше, если мы обновим обложку, — продолжала Вивиан и протянула мне для оценки новое фото на развороте.
Изменение обложки для «Доставь мне удовольствие» походило на замену шезлонгов на «Титанике». Я ушла от ответа, кивнула и притворилась, будто закашлялась.
— Вивиан, я бы хотела поговорить о приобретении книги, которой очень заинтересовалась, — начала я серьезно. — Никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Я начала читать перед сном и не смогла оторваться. С первого взгляда…
— С точки зрения литературы или продаж? — уточнила Вивиан, отвинчивая крышку на бутылке, заполненной чем-то напоминавшим морские водоросли. Она сделала глоток этого пойла. — Новая диета. Можно есть только капусту и сырые луковицы.
