Моя же мама, наоборот, оставила своих обеспеченных родителей и ушла к моему отцу, который стал любовью всей ее жизни. Мой ни с кем не сравнимый, замечательный папа был поэтом без гроша в кармане, тем не менее он смог обеспечить нам с мамой достойную жизнь, по крайней мере на уровне наших непритязательных фантазий. Денег всегда немного не хватало, но папа читал лекции и проводил занятия в университете, а мама сдавала свои картины в местные магазины, это тоже приносило дополнительный доход. Я же упорно грызла гранит науки, чтобы получать стипендию в Принстоне, и, оглядываясь назад, в свое детство, мне и по сей день не хотелось бы ничего менять.
Я выросла на изумрудных полях Айовы, в маленьком, словно перенесенном в жизнь с полотна художника, безукоризненно белом сельском домике и была единственным ребенком в семье. Меня постоянно окружали блестящие поэты, студенты, драматурги, романисты, из числа тех, что находились в притяжении прославленной поэтической мастерской университета. Примерно с десятилетнего возраста поэты, посещавшие наш дом, часто просили меня почитать стихи, с тем чтобы я имела возможность высказывать свое мнение в центре этого своеобразного семейного круга. То, что мое мнение уважали, вызывало трепет в душе такого расцветающего библиофила (ладно, такой расцветающей тупицы), как я, и я проводила время после полудня, скрываясь в спальне, оттачивая мысли и шлифуя предложения в своих посланиях. Возможно, наши друзья всего лишь потакали и баловали меня. Но я росла в окружении блестящих авторов, сочиняла свои первые «редакционные письма», получала первые представления о творческом сотрудничестве, которые совершенно естественно повлияли на выбор моей будущей профессии. Вначале в колледже я поступила на факультет английской филологии, но в итоге решила связать свою дальнейшую профессиональную деятельность с издательским делом и редактированием.
Возможно, та легкость, с какой я всегда делала выбор, в итоге и превратилась для меня в самую большую проблему. Но я никогда не ощущала это так явственно, как сегодня. В отличие почти от всех, кого я знаю, мне никогда не приходилось мучительно раздумывать, по которой из тропинок идти дальше.
Я снова прочла объявление в «Таймс», и глаза защипало от навернувшихся слез.
— Тебе нехорошо? — Би кладет руку мне на плечо. Потом сжимает мою руку, которая все еще дрожит.
— Сигарету — шепчу я настойчиво. Она кивает, как покорный исполнительный солдат.
«Слава богу, у меня есть Би».
* * *
Спустя десять минут мы с Би уже прячемся на лестничной площадке. И, подстелив одеяло, чтобы не запачкать мое белое платье, мы раскуриваем нашу вторую контрабандно пронесенную «Мальборо лайт», делясь ею по-братски, и жадно лакаем «Вдову Клико» прямо из горлышка. Я похожу на беглянку и знаю, что живу сейчас в каком-то виртуальном времени.
— Мэнди организует поисковую операцию уже через две минуты, — фыркает Би. Неврастеничка Мэнди — эта «ригерша», обязательная организаторша свадебных церемоний, которую Люсиль навязала мне на следующий же день после того, как мы с Рэндаллом обручились. (Вот вам совет от меня: никогда не доверяйте незамужним организаторшам старше тридцати пяти.) Мэнди не замужем, и ей уже сорок два.
Когда Мэнди и Люсиль вместе, их дипломатический натиск сопоставим разве что с бульдозером. При разработке планов по проведению свадьбы я сначала было оказывала им вялое сопротивление, но они быстро сломали меня. В итоге сбор узкого круга ближайших родственников и друзей на ферме моих родителей буйно разросся в белогалстучный «суаре», вечерний бал в отеле «Сент Реджи» на шестьсот наших «самых близких друзей». В переводе это означает трехсот обитателей Палм-Бич, вернее, «сливки» этих обитателей, из постоянного круга общения Люсиль, двухсот пятидесяти деловых партнеров Рэндалла и всего лишь горстку моих друзей и членов нашей семьи.
Сетовать на это мне не пристало, Коксы взяли на себя оплату всех счетов. Мама никак не смогла бы позволить себе оплатить свадьбу, на которую всем сердцем настроилась Люсиль.
— На. — Би протянула мне бутылку с шампанским. Я запыхтела, и пузырьки ударили мне прямо в нос.
